Комиссар Хольмг. Становление
Шрифт:
— Ремни! — крикнула Алита, подбегая к раненому. — Быстрее!
Но Ванесса, вместо того чтобы быстро выполнить приказ, замерла. Она смотрела, как Алита пытается удержать раненого, который вырвался, словно одержимый; слышала его стоны, переходящие в хриплый рык; и медленно перебирала пальцами левой руки, будто что-то пересчитывая.
— Живо! — Алита оглянулась, чтобы понять, почему медлит Ванесса.
Этого хватило, чтобы хватка ослабла и раненый вырвался. В это время дверь в палату открылась.
— Разрешите… — заглянувший внутрь гвардеец молниеносно оценил ситуацию.
В следующее мгновение он уже был возле раненого, крепко удерживая его, пока Алита закрепляла ремни.
Убедившись, что раненый
Штайн устало провела рукой по вспотевшему лбу и посмотрела на гвардейца, так вовремя оказавшегося поблизости.
— Что у вас? — спросила она без излишней строгости в голосе, понимая, что, если бы гвардеец не заперся без разрешения в палату госпиталя, все могло бы закончиться печальнее.
— Еще раненые, сестра, — он кивнул в сторону двери. — В коридоре.
— Конечно, — Алита откинула со лба упавшие волосы. — Сейчас ими займутся.
— Разрешите идти, сестра.
— Идите, — выдохнула Штайн и повернулась к Ванессе. — Значит так, — в ее тихом голосе клокотал вулкан, который Палатина сдерживала изо всех сил, не давая его содержимому вырваться наружу. — Ты. Сейчас. Выйдешь отсюда. И займешься ранеными, которых только что доставили. Ты поняла меня?
Ванесса медленно кивнула головой, словно только что отошла от тяжелого сна.
— Очень хорошо.
Штайн взяла со столика у дальней стены еще один инъектор с успокоительным и положила его в карман своего халата, провожая глазами молодую послушницу. Затем провела рукой по растрепавшимся волосам, убирая их обратно под головной убор, одновременно восстанавливая сбившееся дыхание. Тошнота улетучилась, как и чувство голода.
Алита Штайн широко растопырила пальцы, подождала, пока мелкая дрожь в них полностью прекратилась, после чего, окинув взглядом госпитальную палату, полную раненых мужчин и женщин, сложила на груди аквилу.
— Император, наш свет путеводный. Будь с нами в час скорби нашей и озари к победе наш путь, — прошептала она.
День восьмой
ДЕНЬ 8
НЕМОРИС
Прошло несколько дней, с тех пор как он добрался до Немориса. За это время, хоть он и недостаточно хорошо изучил город, зато обзавелся некоторыми весьма ценными в его положении вещами. Первой его находкой стал портативный синтезатор пищи, обнаруженный в одном из огромных зданий, почти полностью уничтоженном орками. Это решило вопрос с пищей на долгое и долгое время, так что больше Ларна этот вопрос не мучил. Впрочем, с того самого момента, как ему удалось выжить, сумев избежать преследований со стороны зеленокожих, и благополучно добраться до Немориса, Ларна более ничего не заботило. Словно он преодолел последнее препятствие на своем жизненном пути, и теперь ему не о чем было беспокоиться и нечего бояться. Предоставленный в кои-то веки самому себе, обретя одиночество, которое бывший гвардеец упорно именовал свободой, он бродил тенью по уничтоженному городу, впитывая в себя энергию разрушения, господствующую тут на каждом шагу. Бесцельно блуждая по улицам, заваленным нехитрым скарбом, распотрошенным звероподобными ксеносами, и останками последних защитников города, Ларн наслаждался мыслью, что согревала его в пасмурные дни и безлунные, гнетущие своим холодом ночи. Он выжил.
Вот и теперь, бредя по грязному рокриту и вдыхая ставший уже привычным воздух, полный запахов разложения, Ларн то и дело поднимал взгляд на небо, собирающееся исторгнуть из себя очередной дождь, первые капли которого, подобно разведчикам, уже устремились к поверхности
Он выжил и теперь утробно хохотал, запрокинув голову и бросая вызов исходящему горьким ливнем небу. Стоя под потоком далеких, чужих слез, Ларн чувствовал, как они скатываются по его векам и скользят по щекам, пока он выплевывал хриплый смех из содранной гортани. Раскат грома, разнесшийся по округе, на мгновение перекрыл его хохот, но не смог его остановить. Подобные харканью звуки продолжали изрыгаться из открытого рта Ларна, устремляясь ввысь, навстречу грому и дождю, и утихли лишь тогда, когда предатель насмеялся вдоволь. Он огляделся по сторонам, озираясь, словно приходя в себя от поглотившего его ночного кошмара, и мысли его начали возвращаться к реальности.
Он видел, как пару дней назад в мертвый город вошли гвардейцы. Ларн наблюдал за ними из тени наполовину разрушенных зданий, подобно голодной гиене с гнилостных миров Класхины. Испытывая к ним смесь жгучей ненависти и страха быть обнаруженным недавними собратьями по оружию, он не решился ни обозначить собственное присутствие, ни напасть исподтишка, чтобы разжиться с трупов бывших товарищей чем-нибудь полезным. Немногочисленный отряд гвардейцев пробыл в Неморисе всего одну ночь, и ушел, унося с собой на носилках раненого. Ларн не видел его лица, но сразу узнал человека на самодельных носилках по кадетской шинели.
«Он что, бессмертный?» — с ненавистью подумал бывший гвардеец.
Но потом решил, что кадет-комиссару все равно уготована судьба где-то умереть. Не здесь, так в другом месте. И, что скорее всего, он не переживет дороги обратно до Рэкума.
«Другой бы на его месте давно подох, — думал Ларн, вспоминая, как упрямо исподлобья смотрел на него кадет-комиссар, требуя гранату, — а за этим проверять приходиться, сам на тот свет не отправится».
Но вскоре мысли Ларна метнулись в другую сторону, переключившись с кадет-комиссара на более насущный для него вопрос. Что делать дальше. Вернуться в Рэкум Ларн не мог. Да и не имел этого желания. Однако оставаться в Неморисе надолго так же не имело никакого смысла. Орки могли вернуться сюда в любое время. И даже если зеленокожие больше не придут в Неморис, все равно рано или поздно находимые Ларном запасы еды и питья должны были закончиться. Так же оставалась возможность, что его найдут имперцы и расстреляют за дезертирство, или же… Подобных «или» вставало перед Ларном множество, и все они кончались для него одинаково мрачно. В какой-то момент Ларн даже подумал, что для него было бы проще умереть где-нибудь на поле боя, с криком «За Императора!». Где он будет овеян славой и почестями. Предатель в его душе тут же прервал эти мысли. Какая, варп ее раздери, слава? Она предназначена для генералов и комиссаров. Для таких вот, как этот кадет. Почести и слава достаются им и им подобным. А он был просто мясом в их мясорубке, и не более.
«Я не хочу умирать, — повторил Ларн самому себе. — Ни за Императора, ни за кого бы то ни было еще».
«И я не хочу, — отозвался внутри него голос, — но что ты будешь делать, чтобы и дальше оставаться живым?»
«Что Я буду делать? Что МЫ будем делать. Ты сам сказал, что тоже хочешь жить», — ответил Ларн самому себе.
И тогда, его внутренний Я засмеялся. Громче и безудержнее, чем прежде. Он раскинул руки, поднял к небу лицо и расхохотался в полный голос, глядя, как на сером небе наползают друг на друга кучевые облака, и, ловил, ловил широко открытым, смеющимся ртом, искривленном в неистовом и диком веселье, холодные капли все усиливающегося дождя.