…дар волшебныйБлагословенного АиКипит, бьет искрами и пеной! —Так жизнь кипит в младые дни!
5Ипокреной.Источник на горе Муз — Геликоне в Беотии. Возник от удара копыта Пегаса, крылатого коня, символа поэтического вдохновения.
9Последний
бедный лепт.По замечанию Томашевского (в Сочинениях 1957, с. 597), это — ироническая цитата из послания Жуковского, в 484 александрийских стихах, «Императору Александру» (1814, строки 442–43):
Когда и Нищета под кровлею забвеньяПоследний бедный лепт за лик твой отдает…
XLVI
Но измняетъ пной шумной Оно желудку моему, И я Бордо благоразумной 4 Ужъ ныньче предпочелъ ему. Къ Аи я больше не способенъ;Аи любовниц подобенъ Блестящей, втреной, живой, 8 И своенравной, и пустой... Но ты, Бордо, подобенъ другу, Который, въ гор и въ бд, Товарищъ завсегда, везд, 12 Готовъ намъ оказать услугу, Иль тихой раздлить досугъ. Да здравствуетъ Бордо, нашъ другъ!
Эта строфа, как и предыдущая — XLV, — очень слабая, изобилующая привнесенными банальностями.
5Бордо.«Кроваво-красный пенящийся сок» бордо предпочитает также Джон Гэй («Вино», 1708).
Дюси в стихотворении «Мадам Жоржет В. К.» превозносит Бордо в сходных выражениях (строки 2, 8):
Oui, je bois [ses] coupes vermeilles;....................................................Calme et vieux, c'est le vin des sages.<Да, я пью бокалы алой влаги.................................................Эта влага — старое и успокаивающее вино мудрецов>.
5, 6Аи.См. коммент. к строфе XLV, 1.
11–14Хороший пример отрезвляющего и тормозящего эффекта в результате последовательности строк со скольжением на второй стопе после порыва воспоминаний.
XLVII
Огонь потухъ; едва золою Подернутъ уголь золотой; Едва замтною струею 4 Віется паръ, и теплотой Каминъ чутьдышетъ. Дымъ изъ трубокъ Въ трубу уходитъ. Свтлый кубокъ Еще шипитъ среди стола. 8 Вечерняя находитъ мгла... (Люблю я дружескія враки И дружескій бакалъ вина Порою той, что названа 12 Пора межъ волка и собаки, А почему, не вижу я.) Теперь бесдуютъ друзья:
4–7В
рукописной заметке (см.: Сочинения 1949, VII, 171) Пушкин пишет: «Наши критики долго оставляли меня в покое. Это делает им честь: я был далеко в обстоятельствах не благоприятных. По привычке полагали меня все еще очень молодым человеком. Первые неприязненные статьи, помнится, стали появляться по напечатанию четвертой и пятой песни [в начале 1828 г.] Евг<ения> Онегина. Разбор сих глав, напечатанный в Атенее [1828, подписанный „В.“ и написанный Михаилом Дмитриевым] удивил меня хорошим тоном, хорошим слогом и странностию привязок. Самые обыкновенные риторические фигуры и тропы останавливали критика: можно ли сказать „стакан шипит“, вместо „вино шипит в стакане“? „камин дышит“, вместо „пар идет из камина“?»
9–13Интонация этого заключенного в скобки высказывания очень близка интонации высказывания о Руссо в главе Первой, XXIV, 9–14.
12меж волка и собаки.Знакомый галлицизм — «entre chien et loup», — восходящий к тринадцатому веку («entre chien et leu»), означающий сумерки — время дня, когда уже слишком темно, чтобы пастух мог отличить свою собаку от волка. В этом выражении находили и эволюционистский смысл, а именно в описании перехода дня в ночь в понятиях промежуточной стадии между двумя очень близкими друг другу видами животных.
XLVIII
— «Ну, что сосдки? Что Татьяна? Что Ольга рзвая твоя?» — «Налей еще мн полстакана... 4 Довольно, милый... Вся семья Здорова; кланяться велли. Ахъ, милый, какъ похорошли У Ольги плечи, что за грудь! 8 Что за душа!... Когда нибудь Задемъ къ нимъ; ты ихъ обяжешь; А то, мой другъ, суди ты самъ: Два раза заглянулъ, а тамъ 12 Ужъ къ нимъ и носу не покажешь. Да вотъ... какой же я болванъ! Ты къ нимъ на той недл званъ.»
XLIX
— «Я?» — «Да, Татьяны имянины Въ субботу. Олинька и мать Велли звать, и нтъ причины 4 Теб на зовъ не прізжать.» «Но куча будетъ тамъ народу И всякаго такого сброду...» — «И, никого, увренъ я! 8 Кто будетъ тамъ? своя семья. Подемъ, сдлай одолженье! Ну чтожъ?» — «Согласенъ.» — Какъ ты милъ! При сихъ словахъ онъ осушилъ 12 Стаканъ, сосдк приношенье, Потомъ разговорился вновь Про Ольгу: такова любовь!
Здесь каждый что-то забывает: Ленский забывает (но потом, к несчастью, вспоминает) о приглашении Онегина к Лариным; Онегин забывает о ситуации, в которой оказалась Татьяна; Пушкин путает даты. Не вспомни Ленский вдруг то, что его ангел-хранитель пытался заставить его забыть, не было бы ни танца, ни дуэли, ни смерти. Здесь начинается ряд беспечных, безответственных поступков Онегина, фатально ведущих к несчастью. Создается впечатление, что скромный семейный праздник, обещанный Ленским в наивном рвении зазвать друга, Онегину еще менее приемлем — хоть и по иной причине, чем праздник многолюдный. Что же могло заставить его предпочесть интимную обстановку многолюдию? Жестокое любопытство? Или Татьяна нравилась ему все больше после их последней встречи более пяти месяцев назад?