Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

XXXIII

Она зари не замчаетъ, Сидитъ съ поникшею главой И на письмо не напираетъ   ⁴  Своей печати вырзной. Но, дверь тихонько отпирая, Ужъ ей Филатьевна сдая Приноситъ на поднос чай.   ⁸  — «Пора, дитя мое, вставай: Да ты, красавица, готова! О, пташка ранняя моя! Вечоръ ужъ какъ боялась я! ¹²  Да, слава Богу, ты здорова! Тоски ночной и слду нтъ,

Лице твое какъ маковъ цвтъ.»

¹Она зари не замечает.Читателю русского текста надо непременно отметить для себя протяженную интонацию этой строки, столь бесхитростной в буквальном своем содержании и столь богатой оттенками, подразумевая мелодию. Тот же томительный и жалобный лейтомотив снова прозвучит в главе Пятой, XXII, 1 и в последней, Восьмой главе, XXX, 1 и XLII, 1, каждый раз возникая в начале строфы.

^3–4Ср.: Байрон, «Дон Жуан», I, CXCVII, письмо Юлии:

Я все сказала вам, но жаль перо оставить; Не смею приложить мою печать к листку. <Пер. Г. Шенгели>.

В переводе Пишо (1823): «Je n'ai plus rien `a dire, et je ne puis quitter; la plume; je n'ose poser mon cachet sur ce papier».

⁶Филатьевна седая.Дочь Филата; пожилых и уважаемых людей из низших слоев часто называли только по отчеству. Мы так и не узнаем ни имени, ни фамилии старой няни. В силу какой-то причины Пушкин не мог решить, как она будет зваться, но все три ее отчества начинаются с «Ф». Она Фадеевна (дочь Фаддея) в черновиках и в беловой рукописи, Филипьевна (дочь Филиппа) в изданиях 1827 и 1833 гг., пока не станет Филатьевной в издании 1837 г.

XXXIV

— «Ахъ! няня, сдлай одолженье....» — «Изволь, родная, прикажи.» — «Не думай... право... подозрнье..,   ⁴  Но видишь... Ахъ! не откажи.» — «Мой другъ, вотъ Богъ теб порука.» — «И такъ пошли тихонько внука Съ запиской этой къ О.... къ тому...   ⁸  Къ сосду.... да велть ему — Чтобъ онъ не говорилъ ни слова, Чтобъ онъ не называлъ меня...» — «Кому-же, милая моя? ¹²  Я нынче стала безтолкова. Кругомъ сосдей много есть — Куда мн ихъ и перечесть.»

^{2, 5, 11}родная… Мой друг… милая моя.Ласковые имена, с которыми старушка няня обращается к Татьяне: «мой свет» (XVIII, 7), «дитя мое» (XIX, 6, 12 и XXXIII, 8), «Сердечный друг» (XX, 3 и XXXV, 2), «красавица» (XXXIII, 9), «пташка ранняя моя» (XXXIII, 10), «родная» (XXXIV, 2), «Мой друг» (XXXIV, 5), «милая моя» (XXXIV, 11) и «душа моя» (XXXV, 10).

⁶внука[няни]. Насколько мы можем предполагать, это тот самый мальчик (в первом черновике его зовут Тришка, т. е. Трифон), который подавал сливки в главе Третьей, XXXVII, 8, а возможно, и совсем малыш, заморозивший пальчик в главе Пятой, II, 9–14.

^7–8к О… к тому… / К соседу.Татьяна старается выговорить имя Онегина, но способна произнести лишь первую букву, а потом пробует сказать о нем описательно (тот мужчина, тот человек), пока не подворачивается спасительная форма — «сосед» (для нее вполне определенный сосед, но для няни просто один из окрестных помещиков).

Очень занятно, что, даже если бы Татьяна набралась духу произнести имя полностью,

сделать это она бы не смогла, поскольку за начальным «О» следует ударный слог, а «Онегину» не умещается в этом сегменте строки. Назови его она, и стих провис бы: «с запиской этой к Онегину». Сам факт, что «О» приходится на опорную долю стопы, позволяет предположить, что Татьяна пользуется им как шифром (см. монограмму в XXXVII, 14).

Смущение и затрудненное дыхание Татьяны замечательно переданы строкой 8:

К соседу… да велеть ему

— посредством скольжения на второй стопе («ду» «да»), после которого она, торопясь, продолжает:

Чтоб он не говорил ни слова, Чтоб он не называл меня…

— где исключительно редкий метрический рисунок (полускольжение, скольжение, ударный, ударный) повторен дважды подряд:

В отдельном издании главы опущено третье «к» в строке 8, что не нарушает дательного падежа.

⁸ему.Разумеется, внуку.

XXXV

— «Какъ недогадлива ты, няня!» — «Сердечный другъ, ужъ я стара, Стара; тупетъ разумъ, Таня;   ⁴  А то, бывало, я востра: Бывало, слово барской воли...» — «Ахъ, няня, няня! до того ли? Что нужды мн въ твоемъ ум?   ⁸  Ты видишь, дло о письм Къ Онгину.» — «Ну дло, дло. Не гнвайся, душа моя, Ты знаешь, непонятна я... ¹²  Да что жъ ты снова поблднла?» — «Такъ, няня, право ничего. Пошли же внука своего.» —

Первый набросок (карандашом) — на л. 12 тетради 2370 под строфой XXV (парафраз Парни), отсутствующей в беловой рукописи и датируемой, как предполагается, последней неделей сентября 1824 г. (после строф, подводящих к письму Татьяны, самого письма и XXXII–XXXIV — они уже готовы).

⁶Ах, няня, няня! до того ли?«Разве время сейчас [разве я настроена сейчас] это сделать?»

⁸дело о письме,«Il s'agit d'une lettre». Галлицизм в речи Татьяны тут очень пикантен, поскольку сразу за ним идет очень русский оборот в устах няни «дело, дело» (строка 9) в смысле «Что же ты разволновалась, все правильно».

¹²снова побледнела.Психологически понятно: отчаянный шаг сделан, Татьяна выпустила из рук письмо.

XXXVI

Но день протекъ, и нтъ отвта. Другой насталъ: все нтъ, какъ нтъ. Блдна какъ тнь, съ утра одта,   ⁴  Татьяна ждетъ: когда жъ отвтъ? Пріхалъ Ольгинъ обожатель. — «Скажите: гд же вашъ пріятель?» Ему вопросъ хозяйки былъ:   ⁸  «Онъ что-то насъ совсмъ забылъ.» Татьяна, вспыхнувъ, задрожала. — «Сегодня быть онъ общалъ,» Старушк Ленской отвчалъ: ¹²  «Да, видно, почта задержала.» — Татьяна потупила взоръ, Какъ будто слыша злой укоръ.