Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»

Солоух Сергей

С. 114

задержанный по обвинению в ограблении супругов Иштван, проживающих в Ишатарче, в районе комендатуры вокзала.

В оригинале название населенного пункта – Isatarca. Венгерские переводчики без колебаний исправляют его на Киштарча (Kistarcsa). К тому имеются все показания. Киштарча – небольшой населенный пункт, расположенный в точности там, сразу за Ракошпалотой, куда по его собственным словам и направился Швейк поискать чего-нибудь вкусненького для своего поручика (см. комм., ч. 3, гл. 2, с. 112). Расстояние от станции Ракошрендезе на восток через всю Ракошпалоту до первых улиц Киштарчи порядка 13 километров. Это, конечно, не очень вяжется

с указанным в романе временем беспокойного ожидания Лукашем возвращения Швейка – полтора часа («Прошел час, а Швейк все еще не возвращался. Потом прошло еще полчаса. Из дверей комендатуры вокзала показалась странная процессия»). Но, как справедливо на этот счет заметил Ярда Шерак (JS 2010), для человека, справившегося с фантастическим расписанием будейовицкого анабазиса, нет ничего невозможного.

Когда поручик Лукаш давал расписку в принятии Швейка, у него тряслись колени. Швейк стоял близко и видел, что поручик Лукаш забыл приписать дату.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, — произнес Швейк, — сегодня двадцать четвертое. Вчера было двадцать третье мая, вчера нам Италия объявила войну. Я сейчас был на окраине города, так там об этом только и говорят.

Поразительный и очевидно автором неосознаваемый полный параллелизм в способе закрепления одного из характерных для романа вариантов нарушения хронологии. Откат действия назад во времени, оформляемый обязательной необходимостью письменно подтвердить дату давно ушедшего времени. Сравни эпизод с письмом пани Ведлеровой: ч. 1, гл. 14, с. 224.

А женщина все время что-то лопотала и звала: «Цып, цып, цып!».

В оригинале: Ata zensk'a neco jecela а por'ad kricela na slepici: «puta, puta, puta, puta».

В виде комментария в очередной раз процитирую прекрасного венгероязычного блогера stabvenom:

По-венгерски курицу кличут: «пи-пи-пи-пи-пи» (pi-pi-pi-pi-pi), а аналогом нашего «цыпа, цыпочка» будет «пи-пи» (pipi). «Пута-пута» венгры, к которым обратился, не слышали. Говорят, звучит совершенно чужеродно, может быть что-то цыганское.

От себя добавлю, что есть слово «Buta» – глупый, не знаю, насколько подходит по контексту.

В трактире «Старая дама» токарю Матвею за двадцать золотых кирпичом своротили нижнюю челюсть и вышибли шесть зубов, а тогда деньги были дороже, чем нынче.

Господа «У старой дамы» («U Star'e Pani») существует до сих пор на том же месте в Старом городе. Ныне это сразу и одновременно ресторан, гостинца и джаз-клуб. Улица Михальска (Praha 1, Michalsk'a 441/9).

Сам Вольшлегер вешает за четыре золотых.

Леопольд Вольшлегер (Leopold Wohlschl"ager, 1855–1929) – пражский палач. Был приемным сыном другого знаменитого исполнителя приговоров в чешских землях Яна Пиппигера (Jan Krtitel Pippiger, 1838–1888). Начал пособлять отчиму еще юношей, в частности пятнадцатилетним мальчиком помогал вешать в Пльзени знаменитого убийцу Яна Яничека (Jan Janecek, он же Serynek), см. комм., ч. 2, гл. 4, с. 429. По смерти Яна Пиппигера пражский уголовный суд, выбирая между 28 кандидатами на вакансию, остановил свой выбор на пасынке покойного и с 28 июня 1888-го Леопольд Вольшлегер становится палачом в Чехии. Годовое его жалование составляло круглых 800 золотых (1600 крон) и за каждого казненного отдельно еще 25 золотых (50 крон); иными словами, Швейк плохо осведомлен о цене одной уголовной головы. Любопытно, что, начав вешать в Австро-Венгрии, Леопольд Вольшлегер так же добросовестно исполнял свой долг и в республике. Работа была непыльная, за 41 год беспорочной службы Леопольд Вольшлегер отправил в мир иной всего-то навсего 28 осужденных. По выходу на пенсию в 1928 году

этого заслуженного мастера заплечных дел синекура палача в Чехии и Моравии досталась его зятю, человеку с фамилией Негиба (Nehyba). Семейное ремесло получается.

С. 115

Теперь мы с Балоуном сварим вам такой куриный бульон, что в Трансильвании пахнуть будет.

В романе Трансильвания, северо-западный район современной Румынии, называется по-чешски – Sedmihradsko. Ареал распространения запаха получается солидный, до ближайшего трансильванского города Орадя (Oradea) в романную пору венгерского Надюварада (Nagyv'arad), между прочим, места рождения реального Рудольфа Лукаса (см. комм., ч. 1, гл. 14, с. 199), – что-то около 250 километров по прямой.

Вы, вы!.. Я просто не знаю, как вас назвать, вы забыли о присяге.

Швейк, кончено, присягал императору еще в бытность солдатом срочной службы, до войны, о чем почему-то забыл Гашек в романе, перепутавший свою судьбу с судьбой своего героя. Во всяком случае, еще недавно все тот же Лукаш был уверен, что Швейк клятву верности своему государю не давал, см. комм., ч. 2, гл. 5, с. 471.

Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я торжественно присягал светлейшему князю и государю Францу Иосифу Первому в том, что буду служить ему верой и правдой, а также генералов его величества и своих начальников буду слушаться, уважать и охранять, их распоряжения и приказания всегда точно выполнять; против всякого неприятеля, кто бы он ни был, где только этого потребует его императорское и королевское величество: на воде, под водой, на земле, в воздухе, в каждый час дня и ночи, во время боя, нападения, борьбы и других всевозможных случаев, везде и всюду…

Швейк повторяет армейскую присягу очень близко к тексту, только меняя адресата. В реальности солдаты присягали не императору, а Богу всемогущему (HL 1998).

Pr'isah'ame slavne Bohu vsemohouc'imu, ze budeme jeho Apostolsk'emu Velicenstvu nejjasnejs'imu kn'izeti a p'anu Frantiskovi Josefovi Prvn'imu, z Boz'i milosti c'isari rakousk'emu, kr'ali cesk'emu atd. atd., apostolsk'emu kr'ali uhersk'emu, verni a poslusni.

Это снижение, а также очевидную потерю всех титулов и званий государя бравый солдат с лихвой компенсирует обещанием защищать императора не только на воде и на земле, как это делали все солдаты Австро-Венгрии.

Jeho c'isarsk'eho а kr'alovsk'eho Velicenstva, na vode, pod vodou, na zemi, ve vzduchu, ve dne i v noci, v bitv'ach, 'utoc'ich, z'apasech.

C. 116

И теперь ты, мародер, гадина, будешь мне еще говорить… Нет, я тебя когда-нибудь убью! Понимаешь?

Взбешенный Лукаш действительно переходит на ты, как и всегда в момент, когда решает, что человек, стоящий перед ним, потерял право называться солдатом: А ted mne rekni, ty marod'ere, ty hyeno – ne, j'a te prece jen jednou zabiju. См комм., Ч. 2, гл. 5, c. 453.

C. 118

Мне хотелось доставить вам горизонтальную радость.

В оригинале: А tu jsem v'am chtel udelat horisont'aln'i radost. Один из самых поэтических романных русизмов (см. комм., ч. 1, ГЛ. 3, с. 52), случившийся благодаря чудесной замене чешского определения horentn'i – «фантастический» на созвучное русское с совершенно несходным значением. Выглядит как попытка перевода Швейком обыкновенного слова через русский в какой-то особо торжественный латинско-греческий регистр (horizontis). А «горизонтальный» по-чешски – слово, понятное и без перевода: vodorovn'y.