Коммуналка на Петроградке

Осминкин Роман

Март

2 марта. Вепрева пишет:

Выходит Оксана на кухню, открывает Оксана дверцу, а оттуда вся посуда вываливается и на пол падает, вдребезги.

«Да еб твою мать!» – восклицает Оксана среди кусочков вазочек и блюдечек.

Затем добавляет парадоксальное: «Берут, блять, мясорубку, а на место не возвращают!» – и идет ругаться в соседнюю комнату.

4 марта. Вепрева пишет:

Вчера

скакало электричество. Я валялась с соплями на матрасе и пыталась смотреть образовательную передачу, как вдруг вылетели пробки и квартира погрузилась во тьму. Через секунду пооткрывались двери всех комнат и куча ног затопали по коридору. Свет включился на долю секунды и снова потух. Я поняла, что мне бессмысленно даже вставать, обложилась платками и тяжело вздохнула. Через пару минут свет включили. Все облегченно начали топать в сторону комнат, но свет выключился снова. Топот обратно. Свет снова включился. В коридоре истерически начала материться Зинаида Геннадиевна: «Выключите свою сраную, блять, машинку, пробки вылетают, блять!» Ей меланхолично ответил парень Никита: «Вы тут не материтесь, совсем, что ли, нервы ни к черту?» Зинаида Геннадиевна прыскает, топает и хлопает своей дверью. Никита аккуратно закрывает свою дверь. Свет вырубается снова. Я выкидываю использованный платок и беру новый. Свет включается. Свет выключается. Свет включается. Свет выключается. Каково холодильнику, думаю. Свет включается. Холодильник потрескивает. Свет выключается. Кто-то одиноко топчется. Свет включается. Я сбиваюсь со счету. Внезапно открывается дверь в комнату, я в ужасе подпрыгиваю, что пришли за мной. Но это Рома, решивший прийти пораньше. За ним слышен голос Вадима, вопрошающий с надеждой: «У вас включено что-нибудь? Чайник?» Рома, находящийся в комнате долю секунды в верхней одежде и ботинках, перенаправляет вопрос мне. Я слабо издаю вялый писк, который, по моему замыслу, должен все отрицать. Вадим расстроенно уходит. Свет больше не выключается.

Чуть позже вывешивают показания счетчиков (кто и сколько должен заплатить за свет), все становятся еще более раздраженными и постоянно гасят друг за другом свет.

8 марта. Осминкин пишет:

Воистину нужно было прожить в коммуналке год (первого марта была годовщина нашего заселения), чтобы лицезреть сегодня на кухне картину под названием «Двое мужиков у одной плиты»: круглый Вадим как всегда в своих «фирменных» шортах (больше на Вадиме никакой одежды по обыкновению не было) сразу на двух сковородках зажаривал мясо, которое свистело и стреляло во все стороны, так что плиту нужно было обходить не менее, чем за три метра. Поджарый Валера, прижав ухом мобильник к плечу, одновременно поздравлял своих донецких родственниц («У вас там солнышко? А в Питере как всегда пасмурно…»), шнырял от раковины к плите, подкидывая в кастрюлю только что очищенную картошку и стараясь лавировать между Вадимом и его горячими сковородками.

Одно успокаивает: подобную картину в нашей коммуналке, являющейся в миниатюре слепком сегодняшнего российского патриархального общества (семимильными шагами идущего к возрождению Домостроя), в следующий раз придется лицезреть через год. Вот где феминистское критическое вопрошание «один день женский, а остальные мужские?» работает с точностью до наоборот: на нашей кухне твердо есть один мужской день, а остальные женские. Впору мужчинам начинать бороться за свои ущемленные права на готовку еды – против кухонной дискриминации со стороны женщин.

9 марта. Вепрева пишет:

Устав от ряда феминистских инициатив за последние дни, наконец-то решила посидеть дома. Пошла на кухню наварить себе гречки, а там Вадим и Вера что-то жарили, ведя непринужденную беседу. Своим сиплым голосом я пробурчала им «здрасьте» и начала приготовления. Вера заботливо поинтересовалась, не заболела ли я, не мешает ли она мне готовить –

я уверила ее, что мне надо мало и быстро, но она все равно подвинулась. Спросила, как прошло мое восьмое марта, я ответила, что на работе как в бою, она понимающе вздохнула. Пока гречка напитывалась кипятком, я сбегала за деньгами и отдала Вере шестьдесят пять рублей за замену батарейки в колонке. По кухне прошла мрачная Оксана, которая, кажется, простудилась, Вадим заботливо побежал за ней, выясняя, чем ей помочь. Вера внезапно спросила меня: «А как вы относитесь к драникам?» Я растерялась, сказала, что не знаю, их надо жарить, все такое. Вера улыбнулась: «Ну вот нам с Вадимом делать нечего, и мы как раз жарим драники, давайте я вас угощу». Я машинально даю ей свою тарелку с гречкой, она кладет четыре мощных драника и, довольная, возвращает мне тарелку. Я ошалело кланяюсь, говорю «спасибо, спасибо большое» и на автопилоте ухожу. Сижу вот ем. Жирненькие, конечно, но приятно, блин.

12 марта. Вепрева пишет:

Семья притащила какую-то огромную тумбу и отжала себе еще больше места на кухне, сдвинув две плиты вплотную друг к другу. Теперь уже не залезть между плитами, чтобы тебя никто не трогал, придется толкаться. Удивительно, как мне не хватило смелости тоже что-нибудь отжать или возмутиться, нам ведь тоже не хватает места. Но мне даже в голову такое не приходит.

13 марта. Осминкин пишет:

С утра на кухне блинная фабрика. Масленица у городского люда не менее популярна, чем у деревенского.

Вера курит и улыбается золотыми коронками. Ольга печет блины. Сын Ольги полощет в раковине пальцы минут десять как.

Ольга: «Ох, Славик, и в кого ты у меня такой ленивый». (С явным намеком на своего мужа Артемия, который целыми днями между дежурствами играет в онлайн-игру «Танки».)

Вера (понимая Ольгин посыл): «Наверное, в прапрапрабабку, ха-ха».

Ольга: «Ой нет, моя прабабка была ого-го какая, двенадцать детей, спины не разгибала, а когда умерла, то так сгорбленной во гроб и поклали. Зато вот мамаша моя – это огонь была, сколько мы с ней за волосы друг друга потаскали, скоро день рождения ейное».

Вера: «Она овен, значит, а овны они такие упертые, что ни в жизнь. Вот моя мать товароведом работала. Постоянно полный дом гостей. Убираться каждый день заставляла. Чуть присядешь – тут же команда – поднимай паласы. Так ведь, мам, говорю, вчера же только вытрясали. Поднимай паласы, говорит, и все тут. Однажды я не выдержала и на хер ее послала. Так она сначала в ступор впала от такой наглости, а потом побагровела и говорит: „А ну вставай на колени, проси у матери прощения!“ Я как дернула во всю прыть из дома, двое суток пряталась от нее, но прощения не попросила».

Ольга: «А вот у Оксанки мамаша тоже была помешана на чистоте, каждый раз как приезжает, Оксана в панике все надраивает. Говорит, что та в каждый ящик заглянет, как накрахмалено, как поглажено, все обнюхает».

Вера: «А вот отец мой был полная противоположность мамке – гордый очень – парторг на заводе ордена им. Ленина и еще черт знает кого, пока работал все уважали, а как уволился, так в нищете и помер, ничего с работы не брал – такой был честный».

Ольга: «Да все они на голову были ебанутые в этом эСэСэСэРе, вот моя мать однажды после очередной взбучки говорит мне, что я тебя, Олька, назло своему козлу родила, чтобы доказать ему, что и без него могу дите воспитать, и он мне на хер не нужен, а так бы аборт сделала, и не было ни тебя, ни проблем у меня с тобой никаких».

Вера (замечая мое присутствие): «Ты, Рома, прости нас, теток грубых. Сегодня прощеное воскресенье, кстати. Мать моя, прости меня (гыкает в кулак), за то, что я тебя послала на хер когда-то. (Обращаясь опять ко мне) Вот я тебе сказала: „Рома, прости меня“, – а ты что должен сказать?»

Я: «Простить должен?»

Вера: «Бог простит – ты должен сказать. Давай еще раз. Прости меня, Рома».

– Бог простит!

(Всеобщий сдавленный хохот.)

16 марта. Вепрева пишет: