Комната с видом на Арно
Шрифт:
— Эмерсоны такие милые люди. А Джордж Эмерсон стал значительно лучше.
— А, мои протеже! — сказал Сесиль. — И как они?
Он давно потерял к Эмерсонам всякий интерес и забыл про свое намерение привезти их в Уинди-Корнер в образовательных, как он это определил, целях.
— Протеже? — воскликнула Люси с особой теплотой в голосе.
Единственная форма отношений, которую признавал Сесиль, были отношения феодальные — отношения покровителя и того, кому покровительствуют. В нем не было и на грош способности к отношениям товарищеским, именно
— Ты сам посмотришь, как они. Джордж Эмерсон придет к нам сегодня днем. Он очень интересный собеседник. Только…
У нее едва не вырвалось: «Не покровительствуй ему». Но прозвенел звонок на ланч, и, как это часто бывало, Сесиль не придал значения словам Люси. Привлекательность, а не аргументы, была ее главной силой.
Обычно Люси за едой чувствовала себя подавленной. Сегодня же за ланчем было весело. Правда, время от времени приходилось кое-кого успокаивать — то Сесиля, то мисс Бартлетт, а то некое существо, не видимое глазу, которое шептало ей на ухо: «Твоя веселость ненадолго. В январе ты уедешь в Лондон развлекать внуков знаменитых людей». Но сегодня она чувствовала себя так, словно получила гарантию. Ее мать всегда будет сидеть там, ее брат — здесь. Солнце, хотя и сдвинулось с той точки, где находилось утром, никогда не скроется в этот час суток за западными холмами.
После ланча Люси попросили сыграть. Недавно она видела «Армиду» Глюка, и теперь по памяти сыграла музыку из сцены, где Рено, озаряемый лучами вечного рассвета, пробирается в зачарованный сад — музыку, которая струится, подобно океану волшебной страны, то вздымаясь, то опадая. Эта музыка не для фортепиано, и аудитория скоро стала проявлять нетерпение, а Сесиль, разделяя общую неудовлетворенность, воскликнул:
— Сыграй нам про другой сад — из «Парсифаля».
Люси закрыла инструмент.
— Не очень ответственный исполнитель, — произнес голос миссис Ханичёрч.
Испугавшись, что она обидела Сесиля, Люси резко повернулась. Перед ней стоял Джордж. Он проник в гостиную, не прервав ее игры.
— О, я даже и подумать не могла! — произнесла Люси и, так и не поприветствовав вошедшего гостя, вновь раскрыла инструмент. Сесиль получит своего «Парсифаля», а также все остальное из того, что любит.
— Наш исполнитель изменил свои планы, — проговорила мисс Бартлетт, вероятно что-то подразумевая. — Она сыграет для мистера Эмерсона.
Люси не знала, что ей сделать. Она не знала даже, что она хочет сделать. Сыграв, и весьма посредственно, несколько тактов песни Дев-Цветов из второго акта оперы, она остановилась.
— Я голосую за теннис! — провозгласил Фредди, которому надоело это представление, состоящее из отрывков.
— Я тоже! — отозвалась Люси.
Она закрыла несчастное фортепьяно и, встав, уточнила:
— Мужчины играют двое надвое.
— О, только не я, — сказал Сесиль. — Я вам испорчу всю игру.
Он явно не понимал, что для плохого игрока участие в партии двое на двое может быть спасением.
— Перестаньте, Сесиль! — запротестовал Фредди. — Я играю
Джордж тем не менее поправил его:
— Я неплохо играю.
Минутное молчание.
— Тогда я уж точно не стану, — покачал головой Сесиль, после чего мисс Бартлетт, полагая, что так она унизит Эмерсона, добавила:
— Согласна с вами, мистер Виз. Лучше вам не играть. Много лучше.
Минни решила заменить Сесиля в том, что он боялся делать, и провозгласила:
— Я буду играть! Я, конечно, стану пропускать все мячи, но какое это имеет значение?
Но власть в свои руки взяло само Воскресенье, которое отменило любезное предложение, сделанное Минни.
— Люси заменит Сесиля, — распорядилась миссис Ханичёрч. — Другого не дано. Подождите ее. А ты, милая, пойди переоденься.
Живи Люси в Палестине, она была бы плохой иудейкой. Насколько свято она исполняла шаббат поутру, настолько легко нарушила его правила после ланча. Переодевшись, она подумала, а не станет ли Сесиль смеяться над ней. Действительно, ей следует хорошенько разобраться в себе, прежде чем выходить за него замуж.
Ее партнером в паре стал мистер Флойд. Она любила музыку, но насколько же теннис лучше музыки! Гораздо веселее бегать по корту в удобной одежде, чем сидеть в напряженной позе перед фортепиано. И вновь музыка показалась ей детским занятием. Джордж подавал, и она удивилась, насколько он стремится выиграть. Она вспомнила, как горестно он вздыхал, бродя между надгробиями в Санта-Кроче, когда мир ему казался хаосом, враждебным и непознаваемым, и как потом, после смерти того неизвестного итальянца, склонившись над парапетом набережной Арно, он сказал ей, что желание жить, как он думает, наконец проснется в нем. И теперь желание жить бурлило в Джордже: он хотел жить, хотел выигрывать в теннис, хотел стоять на солнце, сколько будет сил, — на солнце, которое теперь уже клонилось к закату и сияло в глазах Люси.
Джордж выиграл.
Как чудесна пустошь! Ее сияние венчали холмы, которые возвышались над ней, как Фьезоле над долиной Тосканы; при этом южные отроги, если было желание, можно было принять за отроги Каррарских гор. Люси действительно уже подзабыла свою Италию, но теперь она замечала много нового и интересного в своей Англии. Можно было играть со сменяющимися видами и находить в многочисленных складках ландшафта какой-нибудь городок или деревню, вполне похожие на Флоренцию. О, как чудесна пустошь!
Но теперь к ней стал приставать Сесиль. Он вряд ли одобрил бы ее неумеренную чувствительность, поскольку сам находился в язвительном настроении и был готов критиковать всех и вся. Он то и дело вторгался в теннисную партию, поскольку роман, который он читал, был так ужасен, что он чувствовал себя обязанным читать его вслух всем, кто был на корте и рядом. Он подходил к краю корта и кричал:
— Люси! Послушай-ка это! Сразу три инфинитива с отделенной частицей.
— Какой кошмар! — говорила Люси, пропуская мяч.