Комната с видом на Арно
Шрифт:
Когда игроки закончили партию, Сесиль все еще читал: там была сцена убийства, и все должны были непременно ее услышать. Фредди и мистеру Флойду нужно было отправиться в кусты на поиски потерянных мячей; остальные же молча уступили.
— Действие происходит во Флоренции, — объявил Сесиль.
— Неужели? Читай! — сказала Люси и тут же обратилась к Джорджу:
— Идите сюда, мистер Эмерсон, и отдохните.
Она «простила» Джорджа, как она это для себя решила, и намеревалась быть с ним любезной.
Джордж перепрыгнул через сетку и уселся у ее ног, спросив:
— А
— Конечно, нет.
— Вы не сердитесь за то, что проиграли?
Она собиралась ответить отрицательно, но потом поняла, что обиделась, и сказала «да», прибавив со смехом:
— Только вы не такой уж и хороший игрок. Солнце было у вас за спиной и било мне в глаза.
— Я никогда не говорил, что я хороший игрок.
— Как же это? Вы говорили.
— Вы просто не расслышали.
— О, не требуйте точности и аккуратности в этом доме. Мы все преувеличиваем и очень сердимся на людей, которые этого не делают.
— Действие происходит во Флоренции, — повторил Сесиль, на этот раз повысив голос.
Люси обернулась к нему.
— «Закат. Леонора торопилась…» — начал Сесиль.
Люси вдруг прервала его:
— Леонора? Это главная героиня? Кто там автор, посмотри!
— Какой-то Джозеф Эмери Прэнк. Итак. «Леонора торопилась через площадь. Она молилась всем святым, чтобы не опоздать. Закат — итальянский закат. В Лоджии Арканьи — Лоджии де Ланци, как мы ее называем сейчас…».
Люси рассмеялась:
— Неужели Джозеф Эмери Прэнк? Да это же мисс Лэвиш! Это роман мисс Лэвиш, и она напечатала его под каким-то другим именем.
— Кто эта мисс Лэвиш?
— О, это одна ужасная особа. Мистер Эмерсон, вы помните мисс Лэвиш?
Радостно возбужденная, она всплеснула руками.
Джордж посмотрел на нее:
— Конечно, помню. Я встретился с ней в тот день, когда мы приехали в Саммер-стрит. Это она сказала мне, что вы здесь живете.
— И вы обрадовались?
Люси имела в виду: обрадовались, встретившись с мисс Лэвиш, но, когда Джордж, не ответив, наклонил голову к траве, она вдруг поняла, что ее слова могут означать нечто иное. Глядя на голову Джорджа, которая почти лежала у нее на коленях, Люси заметила, что его уши слегка покраснели.
— Ничего удивительного в том, что роман плох, — добавила она. — Я никогда не любила мисс Лэвиш. Но наверное, роман следует прочитать, поскольку мы с ней знакомы.
— Вся современная литература ужасна, — проговорил Сесиль, который был раздражен невнимательностью Люси, но решил перенести свое раздражение на литераторов:
— Сегодня все пишут исключительно из-за денег.
— О Сесиль!
— Именно так. Поэтому не буду тебя больше терзать Джозефом Эмери Прэнком.
Сесиль был подобен щебечущему воробью. Интонации его речей взлетали вверх и падали вниз, но звуки голоса Сесиля не трогали Люси. Она пребывала где-то между мелодией и движением, и ее нервы отказывались отвечать на его зов. Раздражен? Ну и пусть, решила Люси и вновь посмотрела на склоненную пред ней черноволосую голову Джорджа. Погладить эту голову ей совсем не хотелось, но она словно со стороны увидела, как она хочет сделать это,
— Как вам нравятся виды, открывающиеся отсюда, мистер Эмерсон? — спросила Люси.
— Я не вижу большой разницы в тех или иных видах, — ответил он.
— Что вы имеете в виду?
— Они все абсолютно одинаковы. Различия только в расстояниях и качестве атмосферы.
— Гм, — произнес Сесиль, не зная, считать это наблюдение заслуживающим внимания или нет.
— Мой отец говорит, — продолжил Джордж и, глянув на нее, вспыхнул, — мой отец говорит, что есть только один вид, заслуживающий внимания, — это вид неба над нашими головами. Все же прочие виды — это его слабые копии.
— Я полагаю, ваш отец читал Данте, — проговорил Сесиль, листая роман, который как бы давал ему право вести разговор.
— Он как-то сказал нам, что пейзажи напоминают ему толпы — толпы домов, деревьев и холмов. Они все похожи друг на друга, как человеческие толпы, и влияние, которое они оказывают на нас, относится к сверхъестественному.
Люси вдруг почувствовала, что волнуется.
— Потому что толпа не равна людям, которые ее составляют. Что-то прибавляется, но что — никто не знает. Так же, как что-то добавляется к этим холмам.
Он показал ракеткой на южные отроги.
— Какая замечательная идея, — прошептала Люси. — Как я была бы рада вновь послушать вашего отца! Как жалко, что он нездоров.
— Да, он нездоров.
— В этой книжке совершенно абсурдное описание пейзажей, — проговорил Сесиль.
— И еще: люди делятся на две большие группы — тех, кто забывает встреченные ими виды, и тех, кто их помнит — не только обширные пейзажи, но виды маленьких комнат.
— Мистер Эмерсон, — спросила Люси. — У вас есть братья или сестры?
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Вы произнесли «…он как-то сказал нам…».
— Я имел в виду мою мать.
Сесиль резко захлопнул книгу.
— О, Сесиль! Я чуть не подпрыгнула.
— Больше я не стану терзать тебя Джозефом Эмери Прэнком, — ответил тот.
— Я помню, как мы втроем оправились за город на целый день, и было видно далеко, до самого Хиндхеда. Это — первая вещь, которую я вообще помню.
Сесиль встал. Этот человек плохо воспитан. Он должен был после тенниса надеть верхнюю одежду, но не сделал этого. И он вообще ушел бы, если бы Люси его не остановила.
— Сесиль! — сказала Люси. — Прочитай то место про вид.
— Нет. Пока нас развлекает мистер Эмерсон, не буду.
— Прошу, прочитай. Нет ничего смешнее, чем слушать глупости вслух. Если мистер Эмерсон подумает, что мы легкомысленны, мы уйдем.
Это понравилось Сесилю, потому что позволяло считать их гостя педантом. Несколько успокоившись, он вновь сел.
— Мистер Эмерсон, поищите пока теннисные мячи, — сказала Люси и открыла книгу.
Пусть Сесиль почитает и, вообще, пусть делает то, что ему нравится. Но внимание Люси переключилось на мать Джорджа, которая, если следовать мистеру Игеру, была убита перед ликом Господа, а по версии ее сына, была способна видеть далеко — до самого Хиндхеда.