Комната с видом на огни
Шрифт:
— Это не я, а судьба. Фортуна, к счастью, тоже баба, она любит решительных и красивых мужчин.
— И наглых.
— Не без этого. Кончай хандрить, милая, все делалось с твоего молчаливого одобрения, как в первый раз, так и во второй, а лекарство от тоски у меня есть прекрасное, — он стал возиться с завязками ее пеньюара.
— Хорошо, но завтра, — оттолкнула его Анна.
— И это вся благодарность за мой труд? Кстати, не мешало бы подбросить деньжат, у этих ментов хорошие аппетиты. Факты фактами, но не мешает для верности и подмазать.
— Ты
— Пока придержи свои деньги. Потом. А насчет этого, — он кивнул на ее голую грудь, выглядывающую из распахнутого пеньюара, — на этот раз я не собираюсь так долго ждать. К Ленскому у меня хотя бы было уважение, а к этому щенку…
И, не закончив фразу, Денис вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, Анне стало страшно…
…На следующий день она похоронила Дэна. Похоронила рядом с Ленским, заплатив кучу денег за нужные бумаги. В этот же день нашли ее «Мерседес». Самое смешное, что на нем действительно просто покатались подростки, а потом бросили. И так бывает. Анна вернула Малиновскому его машину и всерьез стала подумывать о том, чтобы удрать на время из города, хотя милиция больше в доме не появлялась. Малиновский уверял, что и не появится, но Анна его словам верила с трудом: пистолет так и не нашли. Они перерыли весь дом, вывернули наизнанку то, что осталось от машины Дэна, шарили в бассейне, в пруду, распугивая зеркальных карпов, и в кустах около него. Но оружия не нашли.
Малиновский потребовал, чтобы Анна вышвырнула Стаса из дома, Шацкий на это сказал ей, что в этом случае ее дальнейшая судьба кажется ему очень незавидной,
— Тебе не надоело, величество? Думаешь, он тебя хоть немного любит?
— Он столько для меня сделал.
— Ну если бы любовь была такой, человечество давно бы выродилось. Это самая убийственная ее форма: истребление предмета страсти. Такая любовь не возвышает, но унижает.
— Что ты в этом понимаешь?
— Я? А ты никогда не думала, почему я «голубой»?
— Как-то не приходилось, — усмехнулась Анна.
— А зря. Думаешь, мне никогда не хотелось полюбить женщину? Но что я могу ей дать? Я, гнусная образина, самому себе противен, и самые прекрасные картины я создаю именно глядя в зеркало, чтобы понять, что не есть красота. Но пусть любят не за это, пусть она будет слепа от страсти, та женщина, которая рискнет меня полюбить. Но, не дай бог, она захочет иметь от меня дитя, в надежде, что это тоже будет маленький гений. Не факт, что ребенок унаследует мой талант, а вот букет ужасных болезней ему обеспечен. Ненавижу процесс размножения. — Стас с чувством сказал последние слова и сжал в кулак костлявую руку.
— Стас, успокойся. — Анна с трудом разжала его кулак и ласково погладила пальцы Стаса. — Но можно и не иметь детей?
— Да? А чем тогда любовь мужчины к женщине отличается от любви его же к мужчине?
— Значит, ты можешь любить женщину?
— И еще как! — Стас посмотрел так, что Анна быстро перевела разговор на другую тему:
— Я хочу поехать туда, где родился Дэн.
— С ума сошла? Зачем? —
— Надо увидеть его родителей, жену, дочку, дать им денег. Он, наверное, посылал туда что-то? А?
— Наверное, раз никто до сих пор не объявился.
— Стас, перестань, ты циник.
— А ты оптимистка, — усмехнулся Стас.
— Я хочу ехать.
— На чем? На своем «Мерседесе»? И куда? В глушь? Ты хотя бы представляешь себе, какие там дороги?
— Короче, я завтра уезжаю, — решительно заявила Анна.
— А твой красавец-адвокат?
— И из-за него тоже.
— Да уж, он вцепился в тебя мертвой хваткой, как собака в любимую кость. Не оторвется, пока не обгложет дочиста. А потом утащит в свою конуру и там закопает. Про запас. И чем ты его зацепила? Я бы даже портретов не стал с тебя писать, если бы этим делом баловался. Роскошные формы — это не про тебя.
— Ах ты, мерзавец! — замахнулась на него Анна.
— Какой есть. Но то, что я с тобой еду, — это факт.
— На кой ты мне нужен?
— Я все-таки мужчина, если не вдаваться в суть проблемы. А как ты себе представляешь: молодая женщина, на шикарной машине, одна, где-то в глуши… Можно найти менее мучительный способ для самоубийства, у тебя же есть некоторый опыт, должна соображать.
— Ну от тебя тоже мало толку. — Анна пропустила мимо ушей его последнее замечание.
— А устрашение? Побреюсь налысо, сделаю вид, что крутой, нарисую на теле угрожающую татуировку, куплю золотую цепь. Короче, я тоже хочу быть подальше от твоего сногсшибательного сладкоголосого брюнета, он меня со свету сживет, как и всех остальных мужиков, попавших в твою орбиту.
— Стас, перестань. Если хочешь, поедем. Я взяла в деканате бумаги Дэна, там все: адрес родителей, его жены. У меня в машине есть атлас автомобильных дорог России.
— Не забудь купить резиновые сапоги и запастись бензином, — посоветовал Шацкий.
— Что ты мелешь, там же не тайга?
— Не знаю, я коренной москвич. Все, что за пределами столицы, представляется мне именно как тайга. У тебя-то, надеюсь, есть опыт передвижения по матушке-России за границами Садового кольца?
— Надо просто денег побольше взять: были бы деньги, купить можно все.
— Я, пожалуй, возьму этюдник, поездка должна меня вдохновить.
— Все, Шацкий, утомил. Собирай свои манатки и готовься к тому, что мы завтра тихонько удерем из города. Малиновскому я оставлю записку, надеюсь, он не кинется следом.
— На всякий случай, поедем какой-нибудь звериной тропой, пусть потеряет след. И возьми у мамочки газовый баллончик, хотя это будет трудно.
— Это еще почему?
— Последнее время она с ним срослась.
— Стас?
— Что? — обернулся он уже от двери.
— А Малиновский правда сволочь?
— Несомненно. Не терзайся, величество, не надо принимать за любовь тупой инстинкт размножения.
Она швырнула в Шацкого подушкой, которая ударилась уже о захлопнувшуюся дверь: Стас был необычайно проворен в борьбе за собственное существование.