Компас и клинок. Книга 1

Гринлоу Рейчел

– Может, если продадим все бусины, то наберем на взятку, чтобы дозорные их отпустили?

Я оборачиваюсь к Агнес и беру из рук протянутую кружку горячего чая. В нос ударяет его запах, а тепло хоть немного вдыхает жизнь в кончики пальцев.

– Если продадим эти бусины, то мы, считай, у них в кармане, – отвечаю я. – Слишком рискованно отправлять кого-то в Порт-Тренн. Такие блестки… кто-нибудь наверняка их отследит до торгового судна, а потом и до нас.

– Необязательно. Осведомители Брина…

– Наверняка его и предали. Предали всех нас.

Нельзя

никого отправлять продавать эти бусины. Дозор наверняка будет прочесывать каждый остров, а может, даже обыскивать материковые порты, как Порт-Тренн, на предмет улик, чтобы заклеймить отца с Брином. В этот раз они, без шуток, взяли нас за горло. А мы попались в их ловушку, как какие-то новички.

Агнес отпила из кружки и устроилась в кресле в углу. Я подула на горячий чай и осторожно отпила. Агнес нравится добавлять в чай лаванду, когда она в цвету. Я ощущаю ее привкус в молочной заварке. И, прикрыв глаза, смакую будничность, обыденность нашей встречи. Потому что знаю: в дальнейшем каждый миг будет все больше отдалять меня от Агнес, от этих кружек чая с лавандой и полного сокровищ безопасного мирка. Стыдно признать, что я сама хочу разлуки. Но только не такой. Не хотелось бы оставлять по себе на прощание лишь опустелый дом.

Я не успокоюсь, пока не вызволю отца и Брина из лап дозора. Буду стучаться в каждую дверь на Пенскало, подкупать дозорных, всех до последнего, лишь бы добиться аудиенции с капитаном и убедить его их отпустить.

– Перво-наперво отправлюсь на Пенскало, – озвучиваю я свои мысли. – Надо попасть на встречу с капитаном дозора. Поторговаться, хоть какую-то лазейку найти, чтобы…

Взглянув на Агнес, я вдруг осекаюсь. При виде печали, сожаления даже, проступивших в каждой черточке ее лица, у меня перехватывает дыхание.

– Или нечего надеяться, по-твоему? И он не соизволит уделить мне время?

– Я… не уверена, что он тебя примет. Капитаны дозора ни разу не соглашались с нами встречаться, ни под каким предлогом. Не то чтобы я опускала руки, но… когда заходит речь о дозоре, разве можно хоть на что-то надеяться? Кай уверен, что их накажут в назидание остальным. Что дозор нарочно поджидал нас на пляже. Ты же видела, какие у нового капитана повадки, как он к нам обращался. Боюсь, он намеревается проделать с нами то же, что и с Дальними островами. Помнишь, что рассказывал о них тот моряк? – Агнес склоняет голову, и голос у нее прерывается.

Костяшки на руке, в которой Агнес держит кружку, аж побелели.

– Я помню.

На Дальних островах когда-то процветало беззаконие. И свобода. Точно как у нас. Но потом туда прибыл дозор и начал раздавать направо и налево ордера на арест, развешивать плакаты о розыске. Контрабанда и спровоцированные кораблекрушения сошли на нет. А к следующей зиме половина населения острова умерла с голоду.

– И заправлял там этот самый капитан. Капитан Легган.

Я сглатываю, и боевой пыл, за который я цеплялась с момента стычки на пляже, остывает, оставляя по себе одну усталость.

– Что мне тогда

остается? Может ли хоть кто-нибудь из нас что-то сделать, чтобы освободить их обоих?

Я всегда хотела стать независимой, проложить свой собственный путь, но не таким образом. Хотела свободы выбора, без привязи к Везучим островам. Но никогда не думала, что добьюсь этой свободы через висельную петлю. Или в лучшем случае сдавшись на милость дозора.

С виду капитан Легган не сильно старше нас с Агнес. А значит, он не знает жалости. Иначе он не сумел бы так высоко подняться по службе за столь короткий срок – такое возможно, только если он не брезгует проливать кровь и давить людей сапогами. Уверена, Агнес права и он хочет сделать здесь себе имя, точно так же, как на Дальних островах. За счет моих людей, моего острова.

Я вскидываю голову и выглядываю из окна на морские просторы и небо. Их неуловимые тайны постоянно ускользают из-под кончиков моих пальцев. Казалось бы, такие близкие и все же недостижимые…

Я перед этим бандитом-капитаном не спасую. Я найду лазейку. И не позволю им повесить отца.

Тут дверь распахивается, и я отшатываюсь в сторону. В комнату заходит Кай – у него такие широкие плечи, что он едва не задевает косяки по обе стороны двери. Взъерошив черные коротко стриженные волосы, он оглядывает нас с Агнес. Кай скрещивает руки на груди, и в комнате повисает тяжелое молчание.

У нас в деревне Кай строит лодки – и он же мастерит гробы. Прямо как его отец, а до него – его дядя. На пару с братом Кай изготавливает наши лоцманские суда, те самые шлюпки, на которых мы ходим к острову Пенскало и в Порт-Тренн пополнить запасы, но вкладывает душу он только в гробы. Говорит, что это дань уважения, своеобразный ритуал прощания. На каждом он вырезает розы или плющ, волны или скалы – что, по его мнению, точнее отразит человека, – изображая в дереве их души перед тем, как вернуть их земле.

Я пытаюсь представить, какие узоры Кай вырезал бы на отцовском гробу. Воспроизвел бы он мамины звезды над пенными волнами или изобразил бы морскую армерию, цветущую на скалах по весне, и теплое солнце, заливающее наше крыльцо, где отец сидит за починкой сетей… Я подношу к сердцу сжатый кулак, еле сдерживая подступающее горе.

– Еще не время, – тихо отзывается Кай, словно прочитав мои мысли, и смотрит на меня горящим взглядом. – Его время еще не пришло.

Я киваю, с усилием сдерживая слезы.

– Спасибо.

Он вздыхает, раскрывает руки и потирает затылок.

– Но тут такое дело. Тебя парень выживший зовет. Хочет уйти, говорит.

Я удивленно моргаю и осознаю, что совершенно забыла о нем. Уже смеркается, и на меня наваливается тяжесть прошедшего дня.

– А кто-нибудь другой не может на рассвете отвезти его на Пенскало?

Кай пожимает плечами.

– Говорить соглашается только с тобой. А до его отбытия нам нужно убедиться, что он нас не сдаст.

– Знаю. Просто совсем забыла… – Я провожу рукой по лицу. – Я с ним разберусь.