Компас и клинок. Книга 1
Шрифт:
Высмотрев корабль в подзорную трубу, он передает ее мне. Приладив ее у скулы, я прищуриваюсь и заглядываю в линзу. Вижу корабль и его разбитое о скалы нутро. Но ни следа груза. Одна только набухшая древесина и паруса. Я передаю подзорную трубу Агнес, а сама оглядываюсь на Брина. Морщинки возле его глаз как будто выдают настороженность, но она в тот же миг исчезает, сменяясь довольной ухмылкой. Может, я просто ошиблась.
– Об этом корабле ты тоже знал?
Он качает головой. Пару раз в году Брин отправляется в Порт-Тренн, ближайшую материковую гавань, откуда ходят многие торговые суда.
– Мои осведомители не могут знать обо всех судах. – Он хлопает меня по спине. – А что, боишься на канате выходить?
Я отпихиваю его руку.
– Шутишь, что ли.
– Ну вот, другое дело.
Постепенно из деревни стекаются люди, и я хочу рассказать Брину про Сета. Но он уже идет распределять людей по группам, приободряя всех, и молодых, и старых, задавая лихорадочный тон. Значит, поговорим позднее, после того как вытащим груз и найдем выживших. Меня греет мысль, что этот корабль мы не заманивали. Он сам пришел к нам в руки, так что дурного мы тут не делаем. А то, что заберем у них груз… так это вполне справедливо, даже если дозор и арнхемские законы говорят иначе.
Канат уже разматывают и спускают на пляж, так что я вливаюсь в общую толчею и несу его со всеми к кромке океана. Канат еще не просох с прошлой ночи, весь набряк от соли и водорослей, и скрученные жгуты врезаются в ладони. Корабль в этот раз дальше от берега, и он меньше вчерашнего. Скорее, это даже шхуна, и, судя по всему, напоролась она прямо на Висельный камень. Я хмурюсь. Все мы знаем этот камень и откуда он получил свое прозвище. Слишком уж много кораблей налетало на Висельный камень, поэтому его нанесли на все карты и сообщили о нем всем торговым судам, каждому капитану. Это один из немногих торчащих из-под воды камней, о котором все подробно осведомлены. Кто же умудрился направить корабль прямо на него?
– Все готовы? – окликает нас Брин.
Я отбрасываю все переживания и привязываюсь канатом – Агнес спереди, а Кай у меня за спиной. Я делаю глубокий вдох и расслабляю плечи. Есть нечто, связанное с этим кораблем, что не дает мне покоя…
Вся в отца, волнуюсь по любому поводу. Нельзя допустить, чтобы это стало нашей семейной чертой.
Раздается свист Брина, и мы выдвигаемся. Волны хлещут по телу, но ощущаю я только тепло. Словно ушедшее под воду солнце согревает ночную темноту моря. Я держусь у самого каната и, как только надо мной нависает волна, резко ныряю вперед.
Мы держим темп, и все как один плывем на место крушения. Море сегодня разбушевалось: пихает нас, таскает из стороны в сторону. Я чувствую, как оно цепляет меня за ноги, тянет назад. Чем сильнее мы удаляемся от берега, тем больше мне кажется, что это предостережение – словно море пытается нас удержать. Отряхнув с лица соленую воду, я продираю глаза и только прихожу в себя, как Брин уже забирается на борт корабля.
Деревянный корпус его ветхий, весь растрескавшийся, а вот края пробоины ровные.
Я пролезаю
Что-то здесь неладно.
– Везде пусто, – говорит Брин с порога каюты у меня над головой.
Агнес подползает и берет меня за руку. Ее трясет, и явно не от заплыва. Я сжимаю губы, и в душе клокочет смятение, на которое уже не закроешь глаза. Мы возвращаемся на палубу к остальным.
– Это крушение подстроено, – говорит, отплевываясь, Кай и отирает от морской воды лицо. – Ни матросов на борту, ни погибших, ни груза, только поднятые паруса. Как будто призраки сюда корабль завели. – Его мятущийся взгляд вдруг обращается к берегу.
Я отпускаю руку Агнес и поворачиваюсь в сторону пляжа.
Все мы думаем об одном. Хоть у нас на Розвире и не водится магии, мы наслышаны о ведьминских чарах и зельях, что продаются в аптекарских лавках. Проклятьях, которые можно купить, были бы деньги.
– Это корабль-призрак, – тихо произносит Брин.
Я высматриваю, что творится на берегу. Наши люди стоят на пляже врассыпную, настороже. А прямо к ним приближается…
– Дозор, – вырывается у меня.
Брин кидается к веревке, а следом и мы. Канат в воде провисает, и я в ужасе смотрю, как те, кто держал его на пляже, падают, будто в замедленной съемке. Воздух прорезают выстрелы, словно щелчки кнута.
– Винтовки.
Даже не подумав привязаться к канату, я бросаюсь в воду, и сердце заходится от страха. Мир вокруг растекается, словно я одна в бескрайнем океане, и с губ слетают пузырьки воздуха.
Другой конец каната держал в том числе и мой отец.
До пляжа вплавь три минуты. По ощущениям – все три часа. Борясь с течением, наперерез приливу, я вижу лишь его лицо. Не мог он быть среди упавших. Просто не мог.
Я выбираюсь на берег и выжимаю волосы. Пляж окутан дымом, и паника на нем разгорается точечно – то тут, то там из пелены слышатся крики. Первым делом я кидаюсь к раненым, но отца среди них нет. Упало всего трое – двоих с перебитыми ногами, орущих во всю глотку, оттаскивают за камни в укрытие. Третья, женщина, неподвижно лежит в ужасающих брызгах крови.
Пляж наводняют дозорные, и местные, побросав тележки, опасливо нащупывают тропки вверх по скалам, в укрытие. Брин выскакивает рядом на песок и подталкивает меня ползти следом. Но я не могу. Не могу оставить отца. Алые мантии дозорных струятся по песку, словно кровь, и я, не выдержав, бросаюсь наперерез. Остальные бегут врассыпную, а те, кто выходил на канате, скрываются от винтовок дозорных. Но я должна его разыскать.
– Отец! – кричу я, мечась по пляжу. – Отец!
В воздухе опять гремят выстрелы, и я валюсь на песок, прикрывая голову руками. Замираю, и дыхание панически сбивается. Он погиб? Где он? Или сбежал?