Компрессия
Шрифт:
Моника рассмеялась. Она расхохоталась. Она упала в кресло и схватилась руками за живот. Она смеялась несколько секунд, пока ее глаза не намокли, а нос не захлюпал.
– Какой же ты козел, Кидди! – наконец вымолвила она. – Что ты говорил мне во время первого танца? О чем были твои комплименты? О! Этот дивный запах! Ваниль, возбуждающая аппетит, умноженная на мою красоту! Грейпфрут, не позволяющий захлебнуться от излишней сладости! Легкую ваниль любила Ванда, когда она еще не была женой Брюстера. А я всегда пользовалась только грейпфрутом. Мой запах должен быть горьким. Ванда по своей всегдашней рассеянности
Она бросила полотенце и пошла в дом, чуть раздавшаяся в бедрах, но все такая же прекрасная, соблазнительная и живая от копны мокрых волос до тонких щиколоток. Кидди догнал ее уже в обеденном зале, поймал ладонями грудь, прижался к гибкой спине, наклонил, ощутил влагу и вошел в нее в пяти шагах от невозмутимого орга.
– Омлет, салат, сок, тосты, – произнес тот голосом Михи.
– Открывай глаза, ну же! – Сиф шутливо пошлепала его по щекам. – У тебя получилось! Ты представляешь? У тебя получилось!
Кидди открыл глаза, но тьма не рассеялась. Она обратилась в сияющее огнями сито. В черном, непроглядно черном небе сверкали звезды. Они покрывали весь небосклон, спускались до горизонта и даже горели где-то внизу! Вот только в пропасти за спиной звезд не было. Там, начинаясь от неровной линии горизонта, тянулся мрак, переливающийся голубыми искрами, из которого поднимался ужас. Он был невидим, голубое казалось паутиной, сплетенной поверх бездны, но Кидди подумал, что, стоит ему вновь закрыть глаза, он тут же разглядит и извивающиеся жгуты, и быстрые тени, и оскаленные пасти.
– Тс-с-с-с! – прошептала во мгле Сиф, блеснув отраженными звездами в зрачках. – Не смотри туда. Ты не узнал это место?
– Разве я был когда-то здесь? – удивился Кидди, начиная осознавать в полной мере и бескрайнее пространство, раскинувшееся вокруг него, и запах свежести, вплетенный в дыхание теплого ветра, и чуть слышный шум, отзывающийся шелестом перед ним и треском, подобным треску хвоста гремучей змеи, за его спиной.
– Конечно, был! – воскликнула Сиф. – Просто ты не помнишь! Билл говорил мне, что все это, каждый наш сон, все внутри нас! Это как мелодии, которые живут внутри сочинителя. Он их знает, даже если они и не просятся к нему на язык, даже если они не прозвучали ни разу ни в голове, ни в его голосе. Нельзя увидеть сон, которого нет!
– Все внутри, – ничего не понял Кидди.
Глаза уже начали привыкать, и он мог разглядеть и то, что они стоят на вершине скалы или горной гряды, что за спиной дышит и шевелится что-то сплетенное и живое, что впереди степь, а за ней много черной воды, в которой отражается это удивительное звездное небо, обращая невидимый берег в край бездонной, космической пропасти.
– Все внутри, – повторил Кидди, словно пробовал эти слова на вкус. – Тогда что же снаружи? Что же помимо того, что внутри? Что не есть иллюзия, пусть даже и такая… подлинная! Земля?
– Земля? – Она не рассмеялась. Сиф переспросила его, словно сама хотела получить ответ
– Мне здесь легко. – Она зажмурилась, скрыв отражение звезд в зрачках. – Мне здесь очень легко. Я здесь… чувствую себя почти такой, какая я есть на самом деле!
– А я знаю тебя такой, какая ты есть на самом деле? – спросил Кидди, привлекая Сиф к себе.
– Ты знаешь меня лучше кого бы то ни было, – прошептала она в ответ. – Ты знаешь меня даже лучше Билла, хотя именно он создал меня такой, какая я есть. Но тот, кто лепит, он не видит. Его зрение отравлено образом, который он видел в самом начале творения. Он пытается разглядеть то, что создал, но отблески замысла рассеивают силуэт итога.
– Я ничего не понимаю, – растерянно ответил Кидди и снова потянул к себе Сиф, поймал складку платья на ягодицах и потащил ее вверх, чтобы обнажить тело, поймать его на пальцы, на губы, на язык, распробовать и напиться.
– Нет, – она прошептала это так, что платье словно само выскользнуло из руки.
– Нет, – повторила Сиф, нащупала через ткань его напряженную плоть и странным образом успокоила его одним прикосновением, загнала его жажду вглубь. – Здесь нельзя.
– Почему? – не понял Кидди.
– Там, – она кивнула ему за спину. – Там ночной лес. Помнишь раскаленный песок? Сейчас лес на свободе, на поверхности. Он дышит. Он охотится. Он слышит и видит. Ему не понравится, если мы с тобой займемся здесь этим.
– Какое ему дело до нас? – снова не понял Кидди. – Да и в любом случае, разве он сможет до нас добраться?
– Ему есть до нас дело. – Сиф улыбалась, но ее рука была тверда. – Точнее, ему есть до меня дело. Я не хочу обидеть лес, пусть даже он не может забраться на эти скалы. Ты помнишь, как я спасла тебя в песках? Лес был укрыт в глубинах, но именно он давал мне силы и возможности спасти тебя. Хотя ты был для него желанной добычей. Если бы ты умер там, твое тело стало бы пищей леса.
– И Билл, и Миха, и Моника, и Стиай, и даже ты с удивлением бы наблюдали, что я не просыпаюсь, а понемногу исчезаю в кресле, высасываемый выбравшимся из-под песка ночным лесом? – состроил зловещую гримасу Кидди, но Сиф не засмеялась.
– Кто его знает. – Она потянула Кидди за руку к едва заметной расщелине. – Есть игры, в которые мне играть не хочется. Тем более здесь. Этот сон мне ближе прочих. Такой сон есть у каждого. Даже у тех, кто вовсе не видит снов.
Она протянула руку и безошибочно щелкнула Кидди по носу.
– А какой сон мне ближе всего? – спросил он.
– Это загадка из серии, сколько будет один плюс один. – Сиф начала спускаться, не выпуская руки Кидди. – Только ты не спеши догадываться. Надо немного помучиться, поломать голову, увидеть несколько снов для их сравнения между собой, а потом, вдруг, познать очевидное. Но второе без первого не получится.
– Куда мы идем? – спросил Кидди, чувствуя, как мелкие камни вырываются из-под ног и с шуршанием устремляются вниз по склону.
– К башне! – воскликнула Сиф. – Разве я тебе не говорила? Она впереди, там, на берегу. Склон с этой стороны хребта пологий, до рассвета мы спустимся, а там уж и пробежимся немного. От подножий гор до башни километров десять. Впрочем, мы успеем, даже если пойдем шагом. На равнине опасностей быть не должно.