Компрессия
Шрифт:
– И мы увидим там Билла, Миху, Монику, Стиая? Всех тех, кто отправился туда несколько месяцев назад?
– Ты забываешь! – Она рассмеялась, замерла, удерживая равновесие на остром камне. – Это сон. Тут все иначе. Ведь все видели нас в башне, значит, рано или поздно мы должны до нее добраться. Даже если мы этого не хотим.
– А как же местное солнце? – Кидди поддержал Сиф за талию. – Оно не сожжет нас с рассветом?
– Оно другое здесь, – Сиф быстро заморгала, пытаясь объяснить: – Оно другое с этой стороны гор. Не жарит так сильно. Но жарко будет.
– Послушай, – Кидди попытался опять
– Она очень высокая! – Сиф приподнялась на носки и вытянула руки над собой. – Вот такая, даже еще выше! Она такая высокая, что пронзает сразу много снов. И сны Стиая, Михи, Моники в том числе! Поэтому каждый видит ее в своем сне. Просто ты провалился слишком глубоко, почти до основания.
– До какого основания? – спросил Кидди.
– До основания башни, – спрыгнула Сиф с камня.
Кидди оставил Монику на постели в комнате Сиф. Точнее в комнате, похожей на комнату Сиф. После завтрака с ней случилась истерика. Кидди положил ее на постель, почти механически, без страсти еще раз довел до исступления и отправился к бассейну. Он плавал около часа, словно пытался уплыть от настигшего его прошлого или смыть его с себя. Потом выбрался на борт, отдышался, оделся и подошел к окну комнаты, надеясь, что разглядит в спящей Монике черты Сиф. Не получилось. Ничего не отозвалось изнутри.
– Не обижай мою гостью, – сказал Кидди Джефу и пошел по садовой тропинке прочь от дома.
Тропинка закончилась дюжиной высоких ступеней, Кидди миновал сложенную из неровных валунов ограду и оказался на поросшей травой улице. Изгородь, более всего напоминающая остатки фундамента какого-то древнего храма, тянулась по обеим сторонам улицы и влево и вправо, изредка прерываясь на такие же ступени, но все говорило о том, что по улице не бегают дети и не ходят взрослые. Кидди нащупал чиппер и вызвал ближайшее купе. Оно появилось минут через пятнадцать, что подтвердило догадки о малой населенности этой части страны. К тому времени Кидди успел отшагать пару километров. Вместе с сексом и плаванием это его окончательно утомило, и, опустившись в мягкое кресло, Кидди позволил себе заснуть. Через пару часов, чувствуя себя посвежевшим и отдохнувшим, Кидди отпустил купе у станции подземки и нырнул в бывшую когда-то привычной толчею. А еще через пятнадцать минут бросил линию к Брюстеру.
– Привет, Томми, – сказал Кидди, услышав на линии знакомое «Ну». – Это Кидди. Я был у Моники. Мне нужно встретиться с тобой.
Брюстер ответил не сразу. Сначала раздалось сопение, затем пиканье какой-то аппаратуры, наконец звук сдвигаемого кресла, шелест одежды. Кидди сошел со ступеней медицинской академии, присел на нагретый солнцем гранитный парапет позеленевшего от времени фонтана. Здесь, в старом городе, он всегда чувствовал себя, как и в университетском городке. Гиганты нового города выстроились в отдалении, превращая горизонт в широкую темную ленту.
– Откуда ты взялся? – наконец отозвался Брюстер.
– Я вернулся, Томми, – терпеливо ответил Кидди, вытащил
– У Моники? – переспросил Брюстер. – Ну конечно, где же тебе еще быть? Восемь лет прошло, Кидди. Какого черта ты слез с этой своей Луны? Ванда говорила, что тебя показывали по TI200, но я подумал, что…
– Тут хорошо у вас, Томми, – прервал его Кидди. – Солнце. Трава. Вода бьет из фонтана. Я сейчас у входа в академию. Ты мне нужен, Томми.
– Чего ты хочешь? – продолжал упираться Брюстер. – Что нужно знаменитости от простых смертных? Подписал компрессию? Ну и гулял бы по этой своей компрессии! Что ты забыл здесь?
Кидди поймал мячик, сунул его в карман.
– Ты знаешь, что я забыл, – раздельно произнес он. – Моника мне рассказала все.
– Все? – удивился Брюстер. – Мне почему-то показалось, что «все» она не сказала никому.
«Конечно же не все», – подумал Кидди. Конечно же с Моникой придется встретиться еще раз. Да и как по-другому избавиться от нее?
– Главное – сказала, – ответил Кидди Брюстеру и добавил: – Томми. Мне нужно тебя видеть. Ты можешь открыть мне пропуск в академию?
– Нет! – почти испуганно ответил Брюстер и тут же поправился: – Это очень сложно. Ты ведь не маленькая рыбка! Там еще не толкутся поблизости наглецы с каналов? Видеосканеры не жужжат в воздухе?
– Пока нет, – ответил Кидди.
– Скоро будут, – пообещал Брюстер. – Вот ты бросил линию, а знаешь ли, что всякий раз, когда ты делаешь это, они могут тебя пеленговать? Да, мой дорогой, закон о доступности информации! Радуйся, что они не слышат, о чем ты говоришь. Пока не слышат. Правда, как раз теперь Государственный совет рассматривает предложения по ограничению вмешательства в частную жизнь со стороны прессы, но тебе это уже не поможет!
– Ты мне должен помочь, Брюстер! – отчеканил Кидди. – Помоги, и я исчезну с твоих глаз!
– Хорошо, – бросил Брюстер после паузы. – И все-таки. Послушай, Кидди. Мне бы не хотелось встревать в это дело. Ну в то дело, о котором тебе рассказала Моника. Короче, разве ты не можешь вытребовать пропуск через свое управление?
– Я в отпуске, Томми, – объяснил Кидди. – Или в отставке.
– Ты прилетел к Монике или к отцу? – спросил Брюстер.
– Том! – почти заорал Кидди. – Или выйди, или впусти меня в здание!
– Я выйду, – недовольно проворчал Брюстер. – Я выйду. Только не бросай линию хотя бы в ближайшие полчаса и подойди к северному входу, там неплохое кафе.
Брюстер появился минут через двадцать. Кидди еще издали заметил его. Брюстер пересекал площадь, то и дело оглядываясь по сторонам. Отсутствие репортеров его успокоило не слишком; входя в зал, Брюстер уже вытирал платком вспотевший лоб. Он нисколько не изменился. Симпатичное, но слишком маленькое черное лицо на большой голове, слишком короткие ноги для внушительного туловища, крепкие руки, но удивительно покатые плечи и, в довершение всего, одежда, которая, даже будучи изготовлена на заказ, все равно оказывалась Брюстеру мала. «Карикатура на человека, – прошептал про себя Кидди слова Михи и тут же добавил, как добавил когда-то и сам Миха: – Добрая карикатура на доброго человека».