Комсомольский патруль
Шрифт:
— Спасибо вам.
Крепко сжимая в руках сверток с письмом отца-коммуниста, Шура Ильенкова вышла. И тотчас за дверью зашумели, заспорили. Дверь открылась, потом захлопнулась, потом снова открылась, и в комнате появился стройный паренек в черной косоворотке, поверх которой был повязан пионерский галстук, сбившийся на сторону. Этот сбившийся галстук и взъерошенные, чуть рыжеватые волосы придавали пареньку сердитый, драчливый вид.
Юноша из школы при появлении паренька заволновался и сделал ему «страшные»
— Что такое, ты откуда? — заметив эти взгляды, сказал Иванов, пряча в уголках губ улыбку.
Очутившись перед членами бюро, паренек вдруг оробел, заметно попятился обратно к двери и судорожно вздохнул, напомнив всем своим видом непослушного, удиравшего от кого-то во всю прыть козленка, который внезапно обнаружил под своими ногами пропасть.
— Объясни, зачем ты сюда вошел, — снова повторил Иванов. — Ну, что же ты?
Паренек еще раз оглянулся и вдруг решительно шагнул вперед.
— Так я же объяснял... я тоже отличник. В школе подавал, а они не берут, — затараторил он. — Я и сказал, все равно райком примет. Всего три месяца осталось. А я специально всю четверть на пятерки...
— Подожди, — Иванов успокаивающе поднял руку, — подожди, не так быстро... Поправь, пожалуйста, галстук и объясни все толком.
Паренек виновато потупился и поправил галстук.
— Меня не пускали.
— Почему?
— Потому что там очередь.
— Почему же ты хочешь без очереди?
— А как же?! — паренек пожал плечами. — Сейчас наш секретарь уйдет, тогда все пропало...
— Это наш пионер, — вмешался в разговор юноша из школы и снова сделал «страшные» глаза пареньку, на что, впрочем, тот не обратил никакого внимания.
— Мы ему сколько раз объясняли: раз четырнадцать лет только через три месяца исполнится, значит еще рано, а он все равно твердит, что можно. Я, мол, уже отличник.
— Кстати, давно ты отличник? — с трудом удерживая смех, спросил Иванов. — И как тебя зовут?
— Я с первого дня отличник, он знает, — показал паренек пальцем в сторону юноши. — Знает, а не принимает. Думает, без него людей лет, которые разберутся. В райкоме отличников всегда принимают. А зовут меня Селиверстов Николай, шестой «Б» класс.
— Понятно. А скажи-ка, Селиверстов, с какого это ты первого дня отличник?
— Как с какого? С самого первого дня четверти.
Члены бюро засмеялись. Кто-то добродушно произнес:
— Ну и дипломат!
— Тише, товарищи, — Иванов постучал карандашом по чернильнице. — Коля Селиверстов, ты знаешь Устав комсомола?
— Знаю.
— Со скольких лет принимают в комсомол?
— С четырнадцати.
Коля быстро вытащил из кармана Устав и, почти не глядя, раскрыл книжечку на нужной странице.
— Вот тут написано.
— Хорошо. —
— Значит, не примете? — Селиверстов растерянно поморгал глазами. — А я еще и разрядник. По гимнастике у меня второй разряд, — он указал на значок, приколотый к полинявшей, но хорошо отглаженной косоворотке.
— Не примем, — уже без улыбки отвечал Иванов, — приходи через три месяца, если решит школьная организация. Ты бы нас первый не стал уважать, если бы мы нарушили Устав, верно?
Огорченный паренек повернулся к дверям.
— А мне так нужно поскорее быть в комсомоле, — сказал он уже у порога, — так нужно...
Почему Коле Селиверстову необходимо было поскорее вступить в комсомол, мы, к сожалению, не успели спросить и узнали об этом лишь много дней спустя.
...В разгар заседания, когда пришло время слушать персональные дела, все мы порядком уже устали. Может быть, поэтому без особого удивления была принята моя просьба обсудить «вне повестки» персональные дела двух членов районного штаба.
Даже Иванов, чьей насмешливой улыбки я боялся больше всего, лишь осведомился, о ком из членов штаба пойдет речь. Я объяснил, что это Нина Корнилова и Кирилл Болтов, и коротко изложил суть дела.
— Оставим, на самый конец, — вздыхая, решил Иванов, — когда все пройдут, а пока пусть посидят в приемной, раз сами виноваты.
Дело в том, что накануне заседания бюро ко мне в штаб поступило два заявления: одно от матери Нины Корниловой, сообщавшей, что ее дочь не ночует дома, а второе из учебной части техникума, где учился Болтов.
Когда Кирилл предстал перед членами бюро, все обратили внимание на то, какой у него усталый вид.
— Ты что, болен?
— Нет. — Его ответ прозвучал сухо, отчужденно.
— В чем же дело? Почему стал совсем плохо учиться? На тебя есть жалоба из техникума, письменная жалоба.
Болтов пожал плечом.
— Пусть жалуются, все равно.
— То есть как это все равно? — Иванов удивленно поднял брови. — А я ведь ручался за тебя перед членами бюро, помнишь, когда утверждали районный штаб? Даже спорили из-за тебя с Принцевым. Он говорил, что ты человек слабовольный и неустойчивый. Как же так, а? Подводишь? Что у тебя такое стряслось? Может, мешает работа в штабе? Мы тогда освободим, если трудно. Ведь ты, помнится, и утвержден-то временно.