Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
и Пако не говорил и ощущал холодок свежего гипса, и, когда проезжали Тапас, за машиной побежали собаки, и лаяли, и выли, и сеньорито очнулся, и помотал головой, словно отгоняя наваждение, и вдруг спросил
скажи-ка мне, Пако, какой из твоих сыновей посмышленей?
и Пако сказал
да оба хороши
и сеньорито сказал
который со мной ходил, его как зовут?
и Пако ответил
Кирсе, он вроде бы порасторопней
и сеньорито помолчал и сказал
тоже не очень разговорчив
и Пако сказал
нет,
и сеньорито Иван сказал, закуривая сигарету
ты можешь мне объяснить, чего они теперь хотят, почему им все не по вкусу?
и назавтра, наутро, в засаде, сеньорито Иван просто смущался, такой нелюдимый был Кирсе, такой безразличный
тебе что, скучно?
спрашивал сеньорито, а Кирсе говорил ему
с чего мне скучать?
и молчал, словно и нет охоты, но двустволки заряжал споро и без единой ошибки угадывал, где упала птица, а вот собирал их плохо, другие успевали раньше, с ними глаз да глаз, и сеньорито разорался
Сеферино, кретин, отдай птицу! обрадовался, видите ли, что он еще непривычный
и за прикрытием, прямо как дома, говори — не хочу, сеньорито старался его и приручить, и подзажечь, но Кирсе ни в какую, все особился, и сеньорито набирался злости, как туча электричества, и после охоты, за обедом, отвел душу
нет, что за молодежь, сами не знают, чего им надо!
говорил он министру
а все этот хваленый мир! разбаловались, им бы наше время, поплясали бы, а что теперь? деньги есть, спеси много, вот угадайте, какую штуку отмочил этот тип сегодня, после охоты
а министр косился на него, пережевывая мясо, и тщательно вытер губы белой салфеткой, и сказал
ну что?
и сеньорито сказал
а вот что, кончили мы охоту, даю я ему бумажку, сто двадцать дуро, так? а он говорит, не надо, не беспокойтесь, а я говорю, ну что там, выпей стаканчик, а он говорит, спасибо, не надо, я же вам сказал, и все, как тебе нравится? помню, четыре дня назад собственный его отец, Пако, и то, и се, и благодарим, сеньорито Иван, он всегда так, а молодым иерархия мешает, да, не хотят ее принимать, я тебе говорю, если ошибаюсь — поправь, но, на мой взгляд, все — и мы, и они — должны почитать порядок, одни — наверху, другие — внизу, таков закон жизни! и все помолчали, а министр кивал, и жевал, и, проглотив кусок, отер губы салфеткой, и сказал
кризис авторитета коснулся всех уровней и гости с ним согласились, угодливо кивая, а Ньевес меняла тарелки, уберет грязную левой рукой, поставит чистую правой, глядит вниз, не улыбнется, и сеньорито Иван зорко следил за ней, а когда она подошла к нему, посмотрел прямо, и она зарделась, и он сказал
скажи-ка, милая моя, почему твой брат такой угрюмый?
и Ньевес, едва дыша, пожала плечами, и слабо улыбнулась, и поставила ему тарелку дрожащей правой рукой, и сама не понимала, как дотянула вечер, а позже, когда ложились спать, сеньорито ее позвал
милая моя, не стянешь ли ты с меня сапог? бьюсь-бьюсь, а он уперся
и
а теперь другой, сделай одолжение
и, когда она сняла оба сапога, он опустил ноги на ковер, чтобы отдохнули, и улыбнулся едва заметно, и сказал, глядя на нее
знаешь, ты похорошела, и фигурка, это самое…
и Ньевес смутилась и сказала едва слышно
если вам больше ничего не нужно, сеньорито…
но он засмеялся обычным своим, простодушным и звонким, смехом и сказал
да, ты не в отца, не в Пако, разве тебе неприятно, когда тебя хвалят?
и она сказала
я не про то, сеньорито
а сеньорито Иван вынул портсигар, и постучал об него сигаретой, и закурил, и сказал сколько же тебе лет?
и она отвечала
пятнадцатый, сеньорито
и он откинулся на спинку кресла и, медленно пуская кольца дыма, сказал
это немного… ну иди
а когда она подошла к дверям, он крикнул
да, скажи брату, чтобы он не был таким хмурым
и она вышла, и на кухне, когда она мыла посуду, все у нее из рук валилось, и она разбила блюдо, и кухарка Летисия, которую в дни охоты привозили из Кордовильи, спрашивала ее
что ж это с тобой сегодня, дочка? но она молчала, и смущалась, и, прибравшись, уже часов в двенадцать шла домой через сад, и увидела, что сеньорито Иван целуется в беседке с доньей Пурой.
Книга шестая
ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Дон Педро Петушок явился к Пако, тихий, смирный, но важный, хотя рот у него дергался до самого уха, очень он горевал, и спросил у Регулы
ты не видела мою жену, донью Пуриту?
а Регула отвечала
нет, дон Педро, она где-нибудь в доме, ворота я открывала один раз, сеньорито уехал
а дон Педро сказал
ты в этом уверена?
а Регула отвечала
чтобы мне на месте умереть, дон Педро
а Пако стоял рядом с ней на костылях и кивал, и Асариас улыбался, и птица сидела у него на плече, и дон Педро понял, что тут ничего не узнаешь, и махнул рукой, и ушел, и пошел к Главному дому, понурый, побитый, и шарил в карманах, то в одном, то в другом, словно искал не жену, а бумажник, и, когда он ушел, вышла Ньевес с Малышкой на руках, и вдруг сказала
отец, донья Пурита сидела в беседке с сеньорито Иваном, ой, как целовались!
и виновато опустила голову, и Пако подковылял к ней и сказал в беспокойстве
и ладно, и молчи, знает кто, что ты их видала?
а Ньевес ответила
нет, кому знать? первый час был, в Главном доме все разошлись
а Пако, тараща и глаза, и ноздри, сказал еще тише
вот никому и не говори, ясно? это дела господские, а ты видела — и ладно, и молчи
но он еще не кончил, когда вернулся дон Педро, весь расхристанный, бледный, руки висят, рот открытый