Кон
Шрифт:
– Ты же не куришь, - прыснула Вита.
– Конфетой угостишь... Все. Хватит трепаться. На сцену.
***
– Тим...
Он обернулся, но увидел сперва только огонек сигареты. Огонек похож был на красную аварийную лампочку.
– Привет, Тимка...
Тогда Тимур узнал этого человека - по голосу.
– Добрый вечер, - отозвался сдержанно.
– Что так сухо?
– мужчина вошел в круг света под фонарем.
У него было выразительное моложавое лицо; на кончике чуть крючковатого носа кокетливо сидели крошечные очки в модной оправе.
– Ты что-то хотел мне сказать?
– спросил Тимур.
Собеседник откинул со
– Собственно, да... Хотел.
– Так вот: я не стану тебя слушать, Дегтярев. Кон выразил пожелание увидеть мой... наш с ребятами спектакль в субботу восемнадцатого. Приходи, если хочешь. Если сможешь достать билет.
– Мальчик вырос, - Дегтярев усмехнулся.
– Давно. Ты только сейчас заметил?
– Я боюсь за тебя, - жестко сказал Дегтярев.
– Ты отвечаешь за жизнь и здоровье твоих актеров... Ты их подставляешь, кладешь на плаху. Тебе ведь ничего не будет, только позор, а от этого не умирают. А знаешь, что такое депрессия после провала на Коне? Ни черта ты не знаешь.
– Провала не будет. Я понимаю, тебе очень хотелось бы, но провала не будет...
– Будет провал! Будет! Ты же неуч, Тима. Тебя ничему так и не научили за пять лет в институте... Я же видел твои курсовые работы. Это дилетантизм, Тима. Кон такого не потерпит никогда. Я немножко знаю его вкусы...
– Пошел к черту!
– сказал Тимур и захлопнул перед носом Дегтярева тяжелую дверь подъезда.
***
– Мама?
Мать сидела за кухонным столом. Перед ней стояла тарелка с полуплиткой шоколада и пустая на три четверти бутылка коньяка.
– Мама?!
– Тимур в ужасе остановился в дверях.
– Беседовал с отцом?
– спросила мать, не оборачиваясь.
– Да, - сказал Тимур упавшим голосом.
– То есть нет... Не о чем нам беседовать... Я его к черту послал, если честно...
– Ну и правильно, - сказала мать, опуская голову на сплетенные пальцы.
– Я его тоже послала... когда-то... только не к черту, а подальше...
– она хохотнула.
– Тима... когда я шла первый раз на Кон, я, дура, тоже ничего не боялась. Молодая была, моложе тебя... Помню, как мы вышли на поклон, а самого спектакля - не помню. Помню, стою на краю сцены, мокрая, горячая, в пудре... Зал - как море... С ума посходили, орут "браво", чуть с балконов не падают...
– Она торопливо плеснула из бутылки в рюмку, отхлебнула коньяк, как воду. Поморщилась, улыбнулась: - Да... Это было такое счастье... И сто спектаклей - счастье, жизнь... И сто двадцать... И сто пятьдесят... Одну роль я почти семнадцать лет играла, Тимочка. Мне другие роли предлагали - не бралась, думала, не стоит, вот отыграю свой "Шторм"... А когда "Шторм" сошел с Кона... мне уже было за сорок, а я играла восемнадцатилетнюю... "Шторм" выдержал сто пятьдесят семь представлений! Я поняла, что больше никогда и ничего не сыграю. Не могу ничего играть после моей гениальности на Коне... Обо мне так и говорили - "гениальная Тимьянова"... А я не знаю, была ли я хорошей актрисой или Кон сделал меня... сделал меня такой, потому что ему понравился спектакль. Возможно, именно Кон... и убил во мне актрису. Это как наркотик -к нему пристрастишься... и пустота. Я могла бы играть по сей день... Я могла бы работать, Тима! Кон... Я так его любила. Я его обожала, это чудовище. Лучше бы тебе держаться от него подальше... Но ты не хочешь синицу в руках. Ты не хочешь годами ставить детские утренники...
– Не в том дело, мама...
– Я знаю, в чем дело, - сказала мать раздраженно. И тут же попросила почти шепотом: - Тима...
Женщина стирает белье в ледяной воде. Всхлипывает, стискивает зубы - и стирает снова, трет о железную гофрированную доску, вода в тазу берется льдом, женщина ранит руки - но продолжает стирать... В ремарке нет никакой стирки, нет мороза, нет грубого фартука прачки. Согласно пьесе героиня сейчас скучает на даче, сидит в беседке, разговаривает с гостем под далекое пение граммофона...
– Молодец, Оля. Умница. Кир, не подходи так близко. Держи дистанцию во всех отношениях... Да, молодец!
Репетиция шла своим чередом; Тимур сидел в зале, в пустынном царстве скрипучих кресел, и ему казалось, что он видит исходящую от ребят энергию. Купается в ней; с Кириллом надо будет дополнительно поработать, он немного проваливается в этой сцене, роль Писателя - не из легких... Но Тимур знает, что и как сказать, что и как надо сделать, чтобы все встало на свои места. Оля молодец. А Дрозд... Что с Дроздом? Определенно что-то происходит, надо будет выяснить после репетиции...
Женщина отбрасывает мокрую тряпку. Ее руки сведены судорогой, она не может пошевелить и пальцем. Ведет светскую беседу.
...Еще три года назад Тимур поставил этот спектакль в собственном воображении и многократно просматривал его, критиковал и снова просматривал, проигрывал по очереди все роли, разочаровывался, ненавидел, гнал прочь... Вскакивал ночью от внезапных ярких снов - а эту сцену можно бы изменить вот так... Возвращался к спектаклю, зачитывал пьесу до бурых пятен кофе на страницах, рисовал мизансцены, вылавливал в толпе лица людей, похожих, как ему казалось, на вымышленных им героев.
Вот беда - с каждым новым просмотром то, что увиделось Тимуру, все более отдалялось от исходника, от текста, знакомого "со щенячества"; Тимур ставил курсовые и дипломные работы, был в институте на хорошем счету, но только полгода назад набрался смелости и окликнул в коридоре проходившую по своим делам студентку Виту - с тем, чтобы предложить ей роль в "Трех братьях"...
...Здесь будет перемена света. Тимур точно знает, каким должен быть этот свет, примитивное клубное оборудование не способно на такой эффект, но Кон... Кон сделает.
...Кирилл и Борис нашлись одновременно. Оля пришла позже - перед этим ее роль играла другая актриса, но только с появлением Дрозда все стало на свои места, и призрачные персонажи навязчивых Тимуровых снов стали наконец обрастать плотью, и тогда он понял с ужасом, что все делал неправильно, что эти вот живые люди властно меняют его задумку самим своим существованием и что все надо начинать сначала...
...Ему казалось, что музыка в лирической сцене Дрозда и Оли так же материальна, как его, Тимура, рука. Что он может протянуть ее и подтолкнуть диалог - в нужную для спектакля сторону.
...Понял, что надо начинать сначала. Не все поверили ему сразу - тот же Борис долго сомневался, смотрел недоуменно, "а нас на мастерстве учили по-другому"... И Дрозд вовсе не легковерен, но именно Дрозд, пожалуй, первый поверил полностью. Тимур помнил, как однажды, придя пораньше на репетицию, услыхал случайно слова, для его ушей не предназначенные. "Тимка чует время, - говорил Дрозд.
– То, что он делает, на первый взгляд кажется ересью, фигней, но ты вспомни историю театра, Борь..." Если бы эти слова сказаны были в расчете на Тимура - он счел бы их лестью. Но Дрозд никогда никому не льстил - и потому, наверное, его актерская судьба никак не могла сложиться.