Конан. Пришествие варвара (сборник)
Шрифт:
– И как это лодки проходят пороги, ревущие там, впереди? Не пойму! – проворчал он. – Хадрат говорил, как-то проходят… Ну да, нам все равно соваться туда ни к чему. Жрец обещал, здесь нас будет ждать человек с лошадьми. Я, правда, никого что-то не вижу. И каким образом весть о нашем прибытии могла обогнать нас самих?
Мощным взмахом весел он выгнал лодку на низкий берег и привязал к толстому корню, торчащему из земли. Потом окунулся в воду и смыл краску, возвращая своей коже естественный цвет. Достав из каюты аквилонскую кольчугу, раздобытую для него Хадратом, он натянул одежду и доспехи,
– Кто ты? – спросил король.
Человек низко поклонился ему:
– Я асурит. Я получил приказание и исполнил его.
– Как это «получил»? – поинтересовался Конан.
Но тот лишь поклонился еще раз:
– Я пришел, чтобы проводить вас через горы до первой крепости пуатенцев.
– Проводник мне не нужен, – сказал Конан, – я хорошо знаю эти места. Спасибо тебе за коней, друг, но мы с графиней привлечем меньше внимания, если поедем одни.
Человек вручил Конану поводья и забрался в лодку. Оттолкнувшись от берега, он направил ее вниз по течению, туда, где гремели вдали невидимые перекаты. Конан в недоумении покрутил головой. Потом посадил графиню в седло, сам сел на гнедого, и оба поскакали к горам, чьи зубчатые вершины казались башнями, подпиравшими небо.
Холмистая местность у подножия хребтов была теперь своего рода пограничьем и переживала темные и смутные времена. Каждый барон стоял сам за себя, повсюду беспрепятственно бродили ватаги разбойников. Пуатен еще официально не объявил о своем отделении от Аквилонии, но фактически превратился в самостоятельное королевство, управляемое наследным графом Троцеро. Предгорья номинально подчинялись Валерию, но он и не пытался штурмовать заоблачные перевалы с их твердынями, над которыми вызывающе развевалось малиновое знамя с леопардом.
Стоял тихий вечер. Король и его прекрасная спутница поднимались все выше по склону. И чем выше они взбирались, тем шире расстилались перед ними всхолмленные равнины предгорий, покрытые лиловыми тенями отгоревшего дня, украшенные мягким блеском рек и озер, золотом плодородных полей и белизной далеких сторожевых башен. А впереди, высоко-высоко, виднелась первая из пуатенских твердынь: суровая крепость, нависшая над узким ущельем, и малиновое знамя вилось над ней в чистой синеве неба. До крепости было еще далеко, когда из-за деревьев появился отряд рыцарей в начищенных латах. Рыцари – настоящие южане: высокие, темноглазые, с вороными кудрями.
– Остановись, почтенный, – сказал Конану предводитель. – Зачем и по какому делу едешь ты в Пуатен?
– С каких это пор людей в аквилонских доспехах здесь останавливают и допрашивают, точно чужестранцев? – пристально глядя на него, спросил Конан. – Или Пуатен восстал?
– Самые разные люди едут нынче из Аквилонии, – хмуро ответил рыцарь. – Что же до восстания, если назвать этим словом неподчинение узурпатору, то да, тогда Пуатен восстал. Мы согласны служить памяти мертвого мужа, но не живому псу!
Тут-то Конан сорвал с себя шлем и, откинув густую черную гриву, прямо
– Силы небесные! – задохнулся он. – Король! Король жив! Жив!
Его спутники недоуменно вгляделись… и разразились ревом изумления и восторга. Плотно окружив Конана, они выкрикивали боевой клич и в избытке чувств размахивали мечами. Шумное ликование пуатенских воителей могло насмерть перепугать несмелого человека.
– Троцеро заплачет от радости, увидев тебя, государь! – крикнул один из них.
– И Просперо! – добавил другой. – На нашего полководца с тех самых пор как будто и солнце не светит. Только знай клянет себя день и ночь за то, что не подоспел вовремя к Валкию и не погиб рядом со своим королем!
– Теперь мы вернем королевство! – заорал третий, вращая над головой громадным мечом. – Да здравствует Конан – король Пуатена!
Восторженные крики и лязг блистающей стали спугнули птиц, и они пестрой тучей снялись с ветвей ближних деревьев. В жилах рыцарей кипела горячая южная кровь, они жаждали лишь одного: скорее бы счастливо обретенный король вновь повел их к победам и славе.
– Приказывай же, государь! – кричали они. – Позволь, кто-нибудь из нас поскачет вперед и доставит в Пуатен весть о твоем возвращении! Пусть над башнями развеваются флаги, пусть розы ложатся под копыта твоего коня! Пусть красота и доблесть Юга окажут тебе почести, подобающие твоему…
Но Конан непреклонно покачал головой.
– Кто подвергает сомнению вашу верность? – сказал он. – Дело только в том, что ветер, разносчик вестей, невозбранно летит через горы – и не только в дружественные страны. А им пока совсем ни к чему знать о моем возвращении. Проводите меня к Троцеро, но смотрите никому не открывайте, кто я такой.
Рыцари мечтали о триумфальном шествии, а получилось что-то вроде тайного побега. Ехали спешно, скрытно и молча, разве только шептали словечко другое старшинам крепостей на очередном перевале. Конан ехал меж спутников, не поднимая забрала.
Горы были почти безлюдны: жили здесь только воины в сторожевых замках да беглые разбойники, объявленные вне закона. Пуатенцы не видели нужды в трудах и муках добывать скудное пропитание, возделывая суровые скалы. Они жили на прекрасных и щедрых землях, простиравшихся южнее гор до самой реки Алиманы, за которой лежала Зингара.
За горами, в Аквилонии, зимняя стужа оголила ветви деревьев, а здесь зеленели травами роскошные луга, в которых паслись табуны коней и стада скота – гордость и слава Пуатена. Пальмовые и апельсиновые рощи радовались ласковому солнцу, великолепные пурпурные, золотые, малиновые башни богатых городов так и сияли. Это была страна изобилия и тепла, прекрасных женщин и неустрашимых воителей. Не только суровые земли способны рождать храбрецов. Жадные соседи издревле зарились на Пуатен, и сыны его были закалены в беспрестанных войнах. С севера страну прикрывали хребты гор, но на юге лишь Алимана отделяла пуатенские равнины от равнин Зингары, и воды ее сотни раз окрашивались кровью. К востоку лежал Аргос, а за ним – Офир, и оба отличались высокомерием и алчностью. Мечи пуатенских рыцарей ограждали страну, и праздные минуты редко им выпадали.