Концерт для контрабаса с собакой
Шрифт:
Я сбросил одеяло и сел, свесив ноги с кровати.
— Давай поговорим по-оранжански, — предложил я. А как? — удивился Алешка.
— Проще простого. Наши слова нужно не по-нашенски говорить! По-оранжански. Ясно?
— Яснее ясного!
— Представь: мы прилетели на Оранжад. Сели, открыли люки, вышли на чужую планету. Видим, оранжане идут. С цветами. Обязательно с цветами. Душистыми, как после грозы. Подошли. Стали. Что мы скажем?
— Агром-ворей! — выпалил
Я с восхищением посмотрел на него.
— Правильно! «Агром-ворей», — значит, «здравствуйте». А они ответят…
— Здаром-бугрей! — не задумываясь подхватил Алешка. — Будьте здоровы, значит.
— Верно, — восхитился я. — У тебя поразительные способности к языкам. Не знаю, почему только по английскому двойка? Наверно, учительница ошиблась… Давай дальше!
— Трактиорен карбютор, — продолжал увлеченно Алешка, да так быстро, что я еле-еле успевал переводить. — . Симпло фуген трактиорен. Оранжадо громго гроген…
— Мы прилетели к вам, — переводил я вслед за Алешкой, — мы прилетели к вам… что значит «трактиорен»? Трактор, что ли?
— Не трактор, а корабль.
— То-то. А то нескладуха получается. Получается «прилетели на тракторе».
— На корабле, тебе говорят. Переводи дальше.
— Мы прилетели на космическом корабле для того, чтобы узнать, как вы живете. Это неважно, что мы не похожи на вас, а вы на нас. Главное, мы понимаем друг друга.
Я ткнул Алешку локтем в бок:
— Шпарь дальше!
— Рикогра рекрен грибен, — шпарил Алешка.
— Мы долго летели на Оранжад — тридцать третью планету семьдесят седьмой солнечной системы пятьсот сорок восьмой галактики… Очень долго… Подожди, Алешка…
— «Беркут», — поправил Алешка.
— Все равно подожди. Я не успеваю.
Но Алешка продолжал тараторить по-оранжански:
— Агромен гроген громборей!
Язык у оранжан несложный. Слова рокочущие, потому что в них вставляется часто звук «р». Часто встречается в словах и звук «г». А вот мягкого знака в оранжанском алфавите совсем нет. При разговоре губы надо делать трубочкой. Тогда произношение получается чисто оранжанским.
— Мы рады, что вы встречаете нас цветами, — продолжал я переводить. — «Беркут», а какие у них цветы?
— Оранжанские! — заявил Алешка. — Яркие-яркие. Большие-пребольшие. На кристаллы похожи.
— Может, на кораллы.
— Вот-вот, на кораллы. Большие кораллы. И без запаха.
— Это что же за цветы без запаха?
— Говорю, оранжанские. Сначала у них были запахи. Потом пропали.
— Как так пропали?
— Откуда я знаю? — начал злиться Алешка. — Может, у них катастрофа была?
—
Как вернуть запахи оранжанским цветам, не знал ни я, ни Алешка. А что это за цветы без запаха? Все равно что бумажные. Или пластмассовые.
Из задумчивости нас вывел шум под верандой. Там загремели какие-то железяки, гавкнул Дик, раздалось жуткое мяуканье, и тотчас же в комнату влетел взлохмаченный Васька.
Мы насторожились.
Алешка пристально посмотрел в окно и выдохнул:
— Таратута идет.
— Кто? — переспросил я. — Вовка?
— Нет, отец, — забеспокоился Алешка. — Большой Таратута идет. Сюда. Надо скрываться.
Алешка нырнул в комнату. Я оперся локтями о подоконник и стал осматривать улицу.
***
У ограды остановился плечистый дядя с круглой, как футбольный мяч, головой. Маленькие глазки беспрестанно бегали и, казалось, не могли остановиться ни на секунду.
— Тебя, кажется, Германом кличут? — навалившись на штакетник, пропел Таратута.
— Кажется, Германом, — не совсем любезно ответил я.
Большой Таратута поморщился, но продолжал улыбаться.
— Скажи-ка, Герман, не видел ли ты мальчишку? Рыжего такого? Может, видел?
— Рыжего?
— Да, рыжего.
— Всего-всего рыжего?
— Да, всего из себя рыжего. Видал?
— Нет, не видел.
— А мне показалось, он сюда забежал.
— Вам просто показалось, — улыбнулся я.
— Вот сорванец! Куда же он скрылся?
Большой Таратута оттолкнулся от штакетника, потер подбородок и, прищурив глаза, подмигнул:
— А может, вы заодно? А?
— Нет, не заодно, — ответил я и захлопнул окно.
— Вот паршивцы! — донеслось до меня.
Из-за шкафа показался Алешка. Кот Васька шмыгнул под кровать. Под домом зазвенели железные банки.
Я пристально посмотрел Алешке в глаза. У него еще больше стало веснушек.
— Я потом все объясню, — махнул он рукой и достал из кармана синенькое стеклышко. — Вот, смотри, что это?
— Где взял? — спросил я, разглядывая стеклышко.
— Не угадаешь.
— А если без загадок.
— На погребе. Стекло потеряли, когда мы сидели в корабле.
— А может, раньше? Откуда ты знаешь?
— Догадываюсь. Оно лежало прямо на крышке. Раньше мы увидели бы его. А если бы не увидели, оно свалилось бы с крышки. Ясно?
— Не совсем. Почему ты в тот же день ничего не сказал?
— В тот день, в тот день, — передразнил меня Алешка. — В тот день не до стеколок было. Да и не я его нашел. Мама подобрала.