Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»
Шрифт:
В комнате царил образцовый порядок. Матвея не было.
Пошли в кабинет. «Там есть кушетка», – сообщила вдова. Включили свет.
Письменный стол стоял у окна, бумаги и книги лежали на нем так, как будто профессор только что закончил работу, навел порядок и покинул кабинет. К столу было пододвинуто кресло с высокой спинкой. Рядом стоящая кушетка была пуста.
Нам оставалось осмотреть подсобные помещения. Но в ванне, туалете, прихожей Матвея не было. Его пальто и боты («Беллочка заказали их сделать знакомому ассирийцу») были на месте. Мне стало совсем нехорошо. А тут еще кто-то предположил, что он по рассеянности мог уйти, надев чужие ботинки. Я в отчаянии схватился за голову!
– Не
– Нет! – почти закричал я в ответ и стал проводить опознание обуви.
Всем оставшимся хватило.
– Ведь не мог же он уйти босым и без пальто? – задала риторический вопрос подруга вдовы, но сразу усомнилась в нем, – ведь он тапочки одел домашние, а их нет на месте!
Лучше бы она этого не говорила! Я, в чем был, выскочил на лестницу, бегом спустился вниз, добежал до трамвайной остановки. Матвея не было! Пришлось вернуться.
Как я понял, без меня поиск продолжился, но результата не дал. Усмирив эмоциональную бурю, принялся систематически осматривать все пространство квартиры, заглядывая даже в те щели, куда, с комплекцией моего подопечного, залезть невозможно. Начал с прихожей, потом были туалет, ванная комната, кухня, гостиная, спальня и, наконец, еще раз вошел в кабинет покойного. Тут, еще не включив свет, услышал сладкое посапывание со свистом. Люстра осветила помещение. Я пошел на свист. Дошел до стола, заглянул за высокую спинку кресла. Матвей был тут – свернувшись калачиком и опустив голову на стол, он мирно спал. Будить его не стал, вышел из кабинета и успокоил женщин:
– Они почивают в кресле покойного, – сказал, испытывая лишь досаду. Захотелось выпить. Но «французский коньяк» закончился. Попросил у женщин «их вино». Они с готовностью поддержали:
– Да, да, выпейте обязательно. Вы так сегодня устали… и переволновались.
Вино было теплым и кислым. Надо было будить Матвея и уходить.
На выходе меня перехватил «наш Гузий»:
– Я должен Вас похвалить. Оставаясь в тени, Вы смогли во многом обеспечили проведение мероприятия на соответствующем уровне. Вы настоящий концертмейстер. Завтра я обязательно доложу руководству о том, что коллектив в Вас не ошибся. Вам можно доверить концертмейстерскую работу.
… …. …
Безотчетная склонность мужчин ломать ветки
и палки указывает на проблемы с потенцией.
проф. З. Фрейд
А завтрашний день был пятницей. Надеясь на вполне заслуженные отгулы, явился к заведующему в положенное время. Тот обрадовался и похвалил за активное участие в траурных мероприятиях. Сказал, что я вполне заслужил отгулы, но внезапно возникла проблема. Оказалось, что некому сегодня поиграть на репетиции симфонического оркестра:
– Это недолго, – обнадежил флейтист, – они готовят первую симфонию Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, а в ней есть фортепианный фрагмент, который Вам и предстоит сыграть. Дирижер начнет репетицию с музыки великого советского симфониста, поэтому посидите часик, поиграете и можете быть свободным. С Климовичем я договорился.
Перспектива участия в репетиции симфонического оркестра меня, мягко говоря, не обрадовала. Дирижер студенческого оркестра профессор Моисей Климович был заведующим кафедрой струнных инструментов, лет сорока пяти, властным, грозным и голосистым, а в истерике – крикливым. Он держал жесткую дисциплину и не позволял оркестрантам халтурить. Рычаги воздействия у него были. Халтурщикам снижали баллы на экзамене по специальности. С ним старались не связываться –
– А как же Марта, – робко спрашиваю заведующего, надеясь на изменение решения.
– Марта Генриховна сегодня участвует в шефском концерте кафедры духовых инструментов. Ее некому подменить, кроме Вас, – строго ответил флейтист и встал, давая понять, что вопрос решен окончательно, – поторопитесь, репетиция вот-вот начнется.
Стало досадно и не только из-за обманутых надежд – мучило очень нехорошее предчувствие. Но, делать нечего, не испытывая творческого подъема, побрел в репетиционный зал. Директор оркестра Валя Фадеев был моим хорошим знакомым. Он выдал ноты:
– Рояль впервые будет задействован, лишь во второй части. Пока мы будем репетировать первую, у тебя есть время присмотреться. Но никуда не отлучайся – Моисей этого не любит.
Я послушно сел к роялю, который был задвинут в самый дальний угол аудитории, волнуясь, стал смотреть свою партию – быстрый темп второй части, надо признать, не испугал, но огорчил.
Вдруг, дверь распахнулась. Климович, держа подмышкой дирижерскую палочку, неожиданным для своих габаритов легким шагом артистически преодолел расстояние от входа до дирижерского «постамента» и взлетел на него. Партитура симфонии уже лежала на пюпитре. Один из контрабасистов угодливо прикрыл за ним дверь.
– Все на месте? – грозно спросил Моисей директора оркестра.
Тот утвердительно затряс головой.
– Начинаем с Шостаковича, – Климович лихим движением кавалериста выхватил палочку из подмышки и, приняв классическую дирижерскую позу, памятником замер на дирижерском помосте. Глаза его горели мистическим пламенем. Он походил на своего библейского тезку, только был лыс и брит. Добившись внимания оркестра, Моисей точным жестом показал вступление.
По первым же тактам, понял, что он отличный дирижер, что несколько успокоило. Симфонию Шостаковича я, конечно, слушал раньше, но давно, поэтому без помощи дирижера по памяти вряд ли смог бы вступить вовремя. Но Моисей показывал замечательно четко и ясно. Попривыкнув к обстановке, я стал глазами разучивать свой фрагмент из второй части. Но тут произошла история. Трубач отыграл свою мелодию, и за дело принялся солирующий кларнет. Кларнетист, как мне показалось, вступил правильно, но Моисей остановил оркестр:
– Негодяй! – заорал он на кларнетиста, – если ты не умеешь считать, смотри на меня, я тебе показал вступление! Рисуй «очки» [10] , ничтожество! Кларнетист покраснел, сделал карандашом пометку в нотах и что-то стал лепетать, извиняясь, но Моисей даже не удостоил его взглядом:
– Еще раз симфонию сначала! – прокричал маэстро и показал вступление.
Оркестр «урезал» Шостаковича сначала.
На сей раз, кларнетист вступил абсолютно точно и уверенно стал играть соло. Но, когда оставалось совсем чуть-чуть, гроза разыгралась вновь. Моисей остановил симфонию и опять налетел на несчастного кларнетиста:
10
Специфический знак, который ставит оркестрант в нотах для того, чтобы не забыть именно в данном месте посмотреть на дирижера (прим. авт.).