Концертмейстер

Замшев Максим

Димка смотрел куда-то под стол и судорожно сжимал чашку с вином в ладони. На его кисти отчетливо проступили синие венки.

Аглая закрывала рот рукой. От потрясения. От желания закричать. Ужас бытия сейчас открылся ей во всей своей непроглядности, а внутри нее все потемнело так же быстро, как темнеют небо и море перед сильным штормом. Сколько боли в этом рассказе, сколько боли в этой семье! Какая жуткая жизнь протекает совсем рядом с ней! Как ей быть теперь? Что она может во всей этой ситуации предпринять? Или ей лучше уйти, оставив братьев вдвоем?

— Я его прикончу. Эту тварь. Сейчас же. — Димка встал и как сомнамбула пошел к выходу из ресторана.

Аглая и

Арсений смотрели друг на друга и ничего не предпринимали. Их будто парализовало. Им бы что спросить друг у друга, но они молчали, не допуская, чтоб их взгляды встретились. Какая-то несуществующая вина вырастала между ними и сковывала все пространство, как льды сковывают бесконечно куда-то стремящуюся воду в русских реках. Наконец они опомнились. Выскочили на улицу. Димка, слава богу, еще не успел войти в дом. Около подъезда они догнали его. У Арсения перехватило дыхание от короткого и быстрого спринта. Он пытался отдышаться, втягивая в себя холодный воздух. Димка уже взялся за тяжелую дверную ручку, когда Аглая как-то по-кошачьи подлезла между ним и дверью и, очень близко придвинув свое лицо к его, тоном, не терпящим возражений, заявила:

— Сегодня ты ночуешь у меня.

Димка попробовал отстранить девушку, но у него ничего не получилось. Аглая крепко вцепилась в него и тянула его от подъезда. Следующая Димкина попытка также не увенчалась успехом.

Арсений стоял в нескольких шагах. Спроси его сейчас кто-нибудь, чего он больше желает — чтобы Димка исполнил задуманное или чтобы все же Аглае удалось отговорить его, — он бы сразу не ответил. Ныне все его реакции были не то чтобы замедленными, но лишенными осознанной воли.

— Пропусти меня. — Димка еще демонстрировал непреклонность, но ярость отступила.

— Не пущу. Тебе нельзя домой. Посиди у меня. Приди в себя. — Аглая была намного ниже ростом и выглядела девушкой весьма хрупкой, но сейчас убеждающей силы в ней нашлось побольше, чем в высоком и физически развитом юноше. Ее взгляд, ее голос, ее волнение в итоге окончательно перебороли темную энергию мальчика, впервые столкнувшегося с состоянием, когда собой невозможно управлять.

Арсений взял брата сзади за рукав. И Димка сразу обмяк, потом схватился за лицо, тяжело задышал, борясь с надвигающейся истерикой.

Наконец весь подобрался и крикнул:

— Сволочи! Сволочи! Да пошли вы все!..

Он уходил, смешно размахивая руками, обратно, в сторону Дома композиторов и улицы Неждановой. Аглая устремилась за ним. Арсений, наблюдая за этим, немного успокоился. «Пока эта невысокая бойкая девушка с братом, с ним ничего не случится».

Пора домой.

Консьержка осмотрела его строго, сильно втянула ноздрями воздух, но ничего не сказала. Она много лет служила верой и правдой в композиторском доме и видала всякое. Хотя, когда сегодня утром увидела Арсения, сердце ее екнуло. Он очень сильно изменился с той поры, как она его помнила. Что его привело сюда после стольких лет? Она весь день нет-нет да и думала об этом. Когда они со старшим Храповицким покинули Москву, в доме это довольно долго обсуждали. Почти все недоумевали: как такая дружная семья так быстро распалась? Неужели из-за того, что Олег Храповицкий участвовал в кампании против Солженицына и Сахарова? Но в ней тогда много кто участвовал. Что было делать-то? Не повод это, чтобы все рушить. Солженицын и Сахаров далеко, а жизнь вот она, рядом. Одни вставали на сторону Светланы Львовны, другие жалели Олега Александровича и Арсения. Потом все это как-то стало забываться, находились новые темы, чтобы посудачить. И вот Арсений снова здесь. Утром приехал, потом куда-то ушел с братом и Аглаей Динской,

неизвестно зачем заявившейся к Норштейнам, и вот возвращается на рогах. Запах такой, что хоть закусывай. Что же такое происходит у Норштейнов? У них ведь еще какой-то гость. Довольно-таки подозрительный на вид. И с чемоданом. Когда она у него спросила, к кому он, ответил довольно грубо: мол, не ее это дело. И только после того, как она пригрозила вызвать милицию, сообщил, что к Светлане Храповицкой. Что-то таких знакомых у Светланы никогда не водилось. Она даже, пока тот ждал лифта и ехал в нем, поднялась на несколько площадок по лестнице, чтобы узнать, пустят его или нет. Прислушалась. Вроде пустили. И до сих пор он не выходил. Ладно. В конце концов, ее дело, чтобы в подъезде был порядок. Надо у Барковской спросить. Она всегда в курсе всего.

Арсений привалился к стене лифта. Сейчас он войдет в квартиру. Войдет как во вражеский окоп. Действовать надо быстро. Ключа у него, конечно, нет. Придется опять звонить в дверь, как утром. Только сейчас все еще хуже. Или уйти? Петька Севастьянов хоть и поворчит, но пустит его. Можно связаться с ним из автомата с улицы Горького. Еще не так уж поздно. Все-таки суббота сегодня.

Что он наделал!

Но нет! Это малодушие. Надо все довести до конца.

Мать открыла очень быстро.

— А где Димка?

— Они с Аглаей еще немного погулять решили.

— Что значит решили погулять? Ты знаешь, сколько времени? Они во дворе? — взбеленилась Светлана.

— Да. Они во дворе. А я что-то продрог и устал.

— Иди отдыхай. Я тебе постелила. У Димки на раскладушке. Сейчас я оденусь и спущусь за ним. Ишь ты, гулять он вздумал! — Светлана Львовна нагнулась и достала из обувного шкафа сапоги.

— Не надо, мама! — Арсений взял ее за локоть. Потом отпустил. Светлана Львовна вопросительно смотрела на него. — Он сегодня заночует у Аглаи. Так будет лучше. Ему нужно время, чтобы все пережить.

— Что пережить? Что случилось? На вас напали? Ты пьяный? Ты его напоил? Вы выпили? Ему плохо? Говори! — завопила женщина.

Саблин на ее крик вышел в прихожую.

— Я ему все рассказал. Про твоего Волдемара. Вон про него. — Арсений подбородком указал на объект своей ненависти.

— Что рассказал? — еще не ощущая масштаба катастрофы, спросила Храповицкая.

— Что он твой любовник. Что из-за него ты выгнала отца. И меня. И что он сидел в тюрьме…

— О боже! — Светлана села на табуретку в коридоре и схватилась за сердце. — О боже…

Саблин кинулся к Свете, вмиг побелевшей.

— Что? Сердце?

Та кивнула.

— Какие лекарства дома есть?

— Там аптечка в кухне. Что-то вроде было. — она застонала.

Саблин, зло глянув на Арсения и укоризненно покачав головой, поспешил в кухню. Арсений смотрел на мать. Узнавал и не узнавал ее. Родная чужая женщина.

Вскоре Волдемар вернулся и дал Светлане нитроглицерин. Потом помог ей подняться и повел в спальню.

Арсений остался в прихожей. Его обуревало чувство, что он победил и теперь один наслаждается видом опустевшего поля битвы.

Никого не было жалко.

И себя тоже.

Он тихо разделся и прошел в Димкину комнату. Растянулся на раскладушке. Рядом лежали домашние штаны и пижама. Видимо, братнины. Дедовского спортивного костюма нигде не было. Мать, видно, убрала его куда-то. А как хорошо было бы сейчас надеть его, закутаться в одеяло, согреться. Голова немного кружилась. Перед тем как заснуть, он успел подумать: Саблин с мамой, Аглая с Димкой, а я никому не нужен.

Если бы Лев Семенович слышал то, что происходило в коридоре, он, наверное, не выдержал бы.