Концессия
Шрифт:
Несколько человек обернулись и придвинулись к бедному китайцу.
— Разве вы не видите, что русские спорят с французами, англичанами, немцами?.. У них свои вековые причины для споров. Нас это совершенно не касается: Китай живет по-своему. Наша сила — в труде. Мы работаем. Европейцы болтают. Вместо них работают машины. Мы победим всех, потому что мы трудолюбивы. Но что мы видим во Владивостоке? Китайцы бросили молотки, китайцы толкутся по базару, ничего не делают, болтают и слушают болтовню. Берегитесь! Европейцы уже развратили вас: они вам прививают свою болезнь переворотов и неустойчивости. А неустойчивость ведет к уничтожению. В Европе государства падают, как
Легкий гул прошел по толпе. Кто мог не слышать знаменитого имени!
— Я вижу — слышали все, — сказал худощавый китаец. — А скажи мне, — обратился он к Сею, — где приносил республиканец Сун Ят-сен свою клятву на верность республике?
Сей растерялся. Он не знал, где присягал Сун Ят-сен. Мало того, он не мог представить себе, чтобы Сун Ят-сен, этот человек, олицетворявший народ, мог кому-либо присягать.
— Ты, я вижу, мало знаешь, хотя и выступаешь в роли учителя. Сун Ят-сен свою президентскую клятву верности произнес перед гробницами императоров Мингской династии.
— Что ж из этого? — пробормотал Сей.
Худощавый засмеялся.
— Ничего. Кроме одного: он уважал Китай.
Вокруг оратора собралась уже большая толпа, новые проталкивались с трудом.
Цао слушал, раскрыв глаза и рот. Сей встал.
— Очень хорошие речи, — сказал он. — Товарищ хорошо образован. Хорошее образование — очень приятная вещь. Вероятно, товарищ изучал не только Сян Цзы-цзян, но и литературу.
Он волновался, и волнение путало его язык.
Оратор глубже засунул ладони в рукава и смотрел на него прищурившись.
— Зачем произносить в непонятном смысле священное имя? — говорил Сей. — Чтобы набросить тень на носителя священного имени или заронить подозрение в его делах? Я бы хотел знать, почему ты так говоришь?
Бедный китаец пожал плечами.
— Люди говорят тогда, когда у них есть что сказать. Посмотри, подумай — и сам то же скажешь.
— А скажи, где ты работаешь, товарищ?
Тот опять пожал плечами и улыбнулся.
— Глупый вопрос. Неужели ты думаешь, что если я работаю на Первой Речке [7] , то мои слова справедливы, а если в Гнилом Углу, то лживы?
7
Первая Речка — предместье во Владивостоке.
Слушатели одобрительно засмеялись. Сей побледнел и взглянул мельком на Цао. Глаза юноши горели. Он, видимо, всей душой участвовал в беседе.
Слушателей становилось все больше. Задние спрашивали у передних, в чем дело.
Бедно одетый китаец заговорил опять. На этот раз голос его был грустен и внушал сочувствие.
— Я еще нигде не работаю... я только что приехал. Китай мучают европейцы. Разве вы не знаете старых историй: самые лучшие порты отняты, по своей земле мы не смеем ходить, нас бьют и сажают в тюрьмы. Как вы можете верить русским? Европейцы, кто бы они ни были, — наши враги.
Цао вспомнил, шанхайские концессии, мосты и проволочные заграждения, скамьи на бульварах, на которые китайцам нельзя сесть, сады, куда воспрещен вход китайцам и собакам.
В этот момент он был вполне согласен с бедным человеком, с его зябко запрятанными
Сей не знал, что возразить. Он видел, что среди слушателей — не только друзья. Здесь преобладали ремесленники, купцы и мелкие хозяйчики. А разве не всякому известно, что люди плохо понимают то, чего не хотят понять.
— Совсем не так, — сказал он нетвердо, — у нас забастовка... вы это знаете...
— Долой забастовку! — крикнул пожилой мужчина в черной круглой шапке с шишечкой, которая обозначала его ученую степень. — Зачем нам советские глупости?
«Ага!» — пробормотал Сей. Теперь в руках у него было оружие. Он указал длинным тонким пальцем на мужчину и презрительно засмеялся.
— Слушайте его! Долой «советские глупости»! Если ему не нравятся советские порядки, зачем он приехал в Советскую страну? В Китае о забастовке хозяин сейчас же сообщает полиции. Полицейские приходят и расправляются с рабочими. В Советской стране никто не посмеет расправиться с рабочими, вот почему ты кричишь «зачем нам советские глупости».
«Должно быть, толково говорит парень», — подумал Троян, пробираясь в толпе.
Он рассматривал подвижное лицо Сей Чен-вена и не обращал внимания на опасливые и недоброжелательные взгляды людей, одетых в та-пу-ше [8] — длинные черные, серые и синие шелковые халаты — и в шапочки грамотеев. Появилась потребность записать тут же на месте, под свежим впечатлением, все, что он увидел и подметил.
Он вынул блокнот и стал набрасывать строчку за строчкой.
Увлеченный работой, Троян не замечал, что слушатели, оглядываясь на него и друг на друга, начали отступать, и когда через несколько минут поэт поднял глаза, около Сея теснилась небольшая группа подмастерьев и рабочих, и он говорил с ними легко, весело и удачно.
8
Та-пу-ше — длинная одежда, обычно принадлежность богатых.
— Они подумали, что вы гепеу! — услышал он женский голос.
Троян сразу узнал Хот Су-ин в зеленой юнгштурмовке и желтой портупее.
— Кто подумал?
— А вот те, кто здесь стоял... Это все базарные торговцы. Они подумали, что вы их переписываете.
Ее немного скуластое лицо было красиво. Блестящие редкие зубы, карие глаза, умные и, пожалуй, насмешливые, светлая желтизна кожи и тонкие, твердые губы, придающие лицу особенный оттенок энергии...
— Началась забастовка, — сказала она. — Посудите сами: в китайских мастерских работают с зари до полуночи. Китайцы привыкли так работать. Но ведь это же беспросветно! Ничего во всю жизнь не видеть, не знать, кроме куска кожи для сапога или листа железа для ведра... С десяти лет до самой смерти! И получать копейки... Правда, мы привыкли к такой жизни, но ведь это еще хуже.
— Еще хуже, — подтвердил Троян.
— Сапожники, наконец, спохватились. Они требуют увеличения зарплаты и дня отдыха. А вот этот товарищ, — она указала на Сея, — разумно говорил. Вы что-нибудь поняли?
— Все понял. Все понятно и без слов.
Через раскрытые двери клуба донесся нежный, как жужжание пчелы, звонок.
— Я иду на митинг. Хотите, пойдем вместе? Я буду переводчицей.
— Еще бы! Конечно, хочу.
Она подошла к Сею и Цао и заговорила с ними. Троян видел, как тоненькая рука Хот Су-ин пожимала руку Сея, и оба улыбались, как друзья после долгой разлуки.