Концессия
Шрифт:
Яманаси грустно, умоляющими глазами, смотрел на Ота.
— Я ведь не гадаю, — с некоторым сомнением сказал пастор. — Когда-то гадал, теперь забыл.
Яманаси облизал сухие губы.
Ота взглянул на эти тонкие, очевидно горячие губы и коротко вздохнул.
— Ради вас постараюсь кое-что припомнить...
БРИГАДИРЫ
Бочарный завод в Гнилом Углу, на склоне сопок, над ипподромом. Внизу тоненькая речонка Объяснение. По ее берегам китайские огороды, парники и фанерные домики самовольных засельщиков. От ипподрома идут военные шоссе к Улиссу,
В Гнилом Углу кончается Золотой Рог. Вода здесь теплая, мирная, масляная. Но тишина и мир нарушаются с каждым днем. Здесь выросла «фабрика городов»: на ней строят разборные дома. В легком, удобном виде они переплывут на Камчатку и там послужат основанием новой жизни. К «фабрике городов» прошла железнодорожная ветка, появились причалы, пакгаузы и грузчики; пароходы заглядывают сюда все чаще и чаще. Покой и тишина в Гнилом Углу нарушены навсегда.
Бочарный завод — одна из тех точек, от которых естественно тянутся линии через океан на Камчатку.
Бочарный завод — точка, на которую, также вполне естественно, смотрят японцы.
Их волнуют подобные «точки» на советском побережье.
Приятно получать за гроши кругляши ценного леса и, обтесав, возвращать назад с радующими процентами. Еще приятнее знать: вот не захочу и не продам ни доски для кунгаса, ни клепки для тары.
Но гораздо менее приятно замечать, как люди перестают зависеть от тебя, от твоей жизни и твоего кунгаса.
На бочарном заводе работают две русские бригады и одна китайская. Сюда пришли китайские пассажиры третьего класса, приехавшие на «Трансбалте».
Весело разговаривая, пришли они в Гнилой Угол с полосатыми тюками на плечах, в черных шапках, в соломенных шляпах, в длинных штанах, забинтованных у лодыжек, в черных туфлях. Через полчаса получили на руки номерки и отправились в мастерские.
Сей подтолкнул локтем Цао Вань-суна.
— Как тебе все это нравится? Заработная плата — три рубля в день. Если заболеешь, платит страховая касса. Раз в неделю отдых. Жить будем вон там на горе, в общежитии... Там раньше жили царские солдаты.
Цао молчаливо улыбался.
— Что ты будешь делать со сбережениями? Не набрать ли нам сотняшку-другую и не вступить ли компаньонами в какое-нибудь дело?
Оба засмеялись.
— А вот, смотри на почтенного отца, — указал Сей.
Рабочие поднимались в сборочную — длинное здание, расположенное на сопке выше других. Из дверей сборочной вышел широкоплечий высокий китаец и, взглянув вниз, на тропу, остановился на площадке, очевидно, поджидая партию.
— Сюда, сюда! — говорил он подходившим.
— Настоящий почтенный отец! — согласился Цао.
— Меня зовут Сун Вей-фу, — сказал высокий китаец и несколько секунд молчал, и несколько секунд подходившие могли рассматривать его полные крепкие щеки, черные блестящие глаза без бровей, шрам через лоб и шрам через подбородок. — Я — бригадир Сун Вей-фу! — крикнул он, криком подзывая отставших. — Вы будете работать в моей бригаде. Что такое бригада? — он прищурил левый глаз. — Это — часть армии. Что такое бригадир? Это — генерал. Вы у себя в Шанхае, Чифу и Харбине слышали о таких вещах?
Он прищурил сразу оба глаза и улыбнулся. И слушатели, обступавшие его все теснее, тоже улыбнулись. Цао
«Хо! Ты — генерал, я понимаю».
— Что должны делать солдаты? — спросил бригадир.
— Сражаться! — подсказал Сей.
— Парень, я вижу тень твоего мудрого отца. Вы тоже будете сражаться. Но! — он поднял левую руку, и все увидели, что у него нет двух пальцев, среднего и указательного. — Но с кем вы будете сражаться? С собой! — внезапно отрубил Сун, роняя руку. — В бригаде Сун Вей-фу солдаты сражаются с собой: с леностью, с ротозейством! Вы видите, — продолжал он после минутной паузы, — на моем лбу и подбородке шрамы, а на моей руке нехватает пальцев. Эти раны я получил на другой войне, когда я боролся один с двадцатью врагами.
Сей негромко спросил:
— Тебя преследовали империалисты?
— Конечно. Кто же другой будет преследовать человека, который никого не ограбил, не убил и не совершал подлогов... Мне нужно было перескочить через высокий забор...
Сун поднял руку выше головы и взглянул туда. Слушатели взглянули туда же, мысленно созерцая препятствие.
— Я схватился руками, подтянулся, но меня настигли удары... Двадцать человек! Они не стреляли, чтобы не привлечь посторонних, они рубили шашками... Теперь вы немного знаете меня. Надо, чтобы солдаты знали своего начальника. Как-нибудь вы мне расскажете свои истории, надо, чтобы все знали друг друга.
И, завладев вниманием, он стал вводить новобранцев и порядок работ на советском заводе.
В прошлом году Сун Вей-фу жил в Благовещенске. Сун Вей-фу — коммунист и секретарь союза строителей.
На той стороне Амура, против Благовещенска, — Китай, Сахалян — городок контрабанды и шпионов. Сун Вей-фу никогда не ходил по Благовещенску ночью: за ним, как за всеми китайцами-коммунистами, следили десятки вражеских глаз. Разве можно догадаться, кто ходит под видом зеленщиков, сапожников и жестяников по городу? Он не ходил ночью, но несчастье случилось днем. Он встретил на улице старого друга Шао, только что прибывшего из Шанхая. Это был человек, хорошо работавший среди грузчиков, человек, как думал Сун, неподкупный и верный. Он рассказал о том, что милитаристы зашевелились во всех уголках Китая. Схвачен шанхайский журналист Дун. Студенты составили петицию об его освобождении, но Дун исчез бесследно. Конечно, он убит... Дуна называли красным. А он всего только любил правду. Разгромили профсоюз грузчиков. Грузчики отказались разгружать транспорты с оружием, которое японские империалисты шлют своим китайским собратьям. Зачем оружие? Народ не собирается воевать... Шао едва избежал облавы. И вот он теперь в Благовещенске, чтобы передохнуть и вернуться потом в Шанхай для продолжения борьбы.
Рассказ Шао взволновал Суна, за разговором он не заметил, как они оказались на пустыре на берегу Амура. Здесь некогда был лесопильный склад, но сейчас от него уцелел лишь ветхий забор. Неожиданно на Суна набросились, свалили, в горло всунули тряпку, ноги прикрутили к рукам и тело втиснули в мешок. Его понесли, потом куда-то кинули... потом раздался плеск волны, и Сун понял: везут на родину. И еще понял: старый друг Шао — провокатор. Что может быть гаже предательства? Сколько он получил за голову Суна? Но врагам не досталась голова Суна. В маленьком Сахаляне, после краткого опроса, на пути к казни секретарь бежал. Он запутал преследователей в улочках и переулочках городка и на следующее утро был на советской стороне.