Конец академии
Шрифт:
– Ну да.
– Действительно, интересный мальчик, - хмыкнула женщина, - кстати, там говорилось, кто он?
– А вот, сама посмотри, - Витольд охотно протянул жене планшет, что до этого мусолил в руках, - это с его последней лекции.
Включив экран, Екатерина ткнула пальцев в иконку воспроизводства записи, и картинка тут же ожила, показывая с некоторого удаления юношу в форме, перед аудиторией из сидевших на стульях мужчин. На странный антураж помещения императрица пока решила не обращать внимания, сосредоточившись, на парне. А тот, меж тем, произнес, - “На всякий случай представлюсь снова -
Чуть не выронив планшет из рук, императрица изумленно смотрела на продолжавшего что-то вещать молодого человек, а затем, буквально взорвалась от смеха.
– Ой не могу, - вытирая выступившие слезы, произнесла она под недоумевающим взглядом мужа, - мне только канцелярия на рассмотрение предложения подала, а он уже. Сам, инициативно, без чьей-либо помощи. Да так успешно, что даже мой собственный муж его слушает и на деле советы применяет. Как думаешь, сколько человек его лекции в ГИС посмотрело?
– неожиданно спросила она у Витольда.
Опешивший от странной реакции жены, тот пару минут переваривал вопрос, а затем ответил, продолжавшей с интересом смотреть запись Екатерине, - Ну, думаю, несколько тысяч точно, если по количеству отметок “Нравится” ориентироваться.
– Мда, - покачала головой та, - а процесс-то уже идет, и без всякой нашей помощи.
– В этот момент, на записи послышался сильный грохот и помещение тут же заволокло поднятой взрывом пылью.
– “Всем лежать! Работает спецназ ИСБ”, - прогремел резкий женский голос, и запись оборвалась.
– Кстати, - снова подал голос Витольд, - а мужики-то на площадке достаточно бурно возмущаются. Называют произволом властей, дискриминацией, оголтелым феминизмом. Так скоро до маскулинных лозунгов дойдут. Надо что-то решать. Да и повод для таких жестких действий ИСБ мне не понятен. С чего такое неприятие?
– Мне тоже не совсем понятно, - задумчиво протянула Екатерина, затем вернула планшет мужу, - но я разберусь с этим вопросом.
– Отлично, - заулыбался тот, вставая, - ну тогда я пошел.
– Нет, Витольд, - внезапно остановила его женщина, обратившись по полному имени и заставляя мигом посерьезнеть, - посиди пока. Нам надо еще кое-что обсудить и тоже касаемо этого самого мальчика - Петра Иванова.
Везли нас с Рубинштейном, которого записали в организаторы подпольной ячейки, раздельно, видимо чтобы мы не смогли договориться по показаниям. Весьма грубо, надо сказать. Во первых в наручниках, хотя мне было даже смешно думать, что я могу сделать трём спецназовкам в полном обвесе, во вторых, плотно зажав меня с двух сторон на заднем сиденье ведомственного внедорожника, непременного черного цвета и наглухо тонированного со всех сторон.
Привезли, вывели в закрытый дворик управления, а затем буквально занесли в камеру внутренней тюрьмы, где и оставили, даже не сняв наручники. Приникнув лицом к прутьям решетки, я посмотрел сколько смог направо и налево, до в длинном ряду камер других вынужденных постояльцев не заметил. Похоже мы оставались тут только вдвоем, я и девушка в форме с погонами прапорщицы, что сидела за столом при входе.
Побуравив
Та недовольно поморщилась, но игнорировать не стала, поднялась, словно ба невзначай поправив кобуру на поясе, а затем подошла, доставая ключи.
– Стой смирно!
– грозно предупредила она, - Попробуешь дернуться, применю силу.
Угу. Вот надо обязательно это говорить? Она же и так прекрасно понимает, что я ей ничего сделать не смогу, хоть задергаюсь. Но видать, вбитые рефлексы уже не исправить. Поэтому я только, стараясь не двигаться, ответил лаконично, - Стою.
Наконец наручники были сняты и я с облегчением потер освобожденные запястья. Все веселей стало. А затем, осмотрев камеру два на два, сел на металлическую лавку и откинувшись спиной на стену, принялся ждать, когда меня вызовут на допрос.
Вот только час шел за часом, а меня всё никак не забирали. К тому же начало ощутимо поддавливать мочевой пузырь. Не выдержав, я поднялся и позвал, - Начальница, мне бы в уборную!
Вот только прапорщица лишь бросила на меня короткий взгляд и снова принялась заниматься своими делами.
Эй-эй, я так не играю!
– Начальница! Ну будь человеком!
И вновь только недовольные глаза, да хмурое бурчание, - Не положено.
– Не положено?!
– возопил я, а затем, рассердившись окончательно, осмотрел камеру, и подойдя к дальнему углу, расстегнул штаны и молча принялся делать своё мокрое дело, обильно орошая стену на уровне пояса.
Когда родниковое журчание дошло до тонкого женского слуха, от былого равнодушия не осталось и следа. Подлетев к клетке, прапорщица заорала, - Ты что делаешь, урод!
– Ссу - как можно более спокойно ответил ей, повернув голову, - раз туалета нет, значит здесь схожу.
– Ах ты гад!
Не успел я застегнуть штаны, как меня уже выволокли наружу и крайне чувствительно приложили по почкам.
– Ай, ой, уй!
– Что, не нравиться?! Сейчас возьмешь ведро с шваброй и будешь убирать!
– А если я не хочу!
Хрясь!
– Хочу-хочу!
В общем, когда за мной таки пришли, я хмуро шваброй домывал пол в камере, под неусыпным взором постукивающей по ладони дубинкой, прапорщицы.
– И что тут у нас, - ухмыльнулась давешняя иэсбэшница.
– Ссыкун мелкий, - фыркнула моя надзирательница, - решил характер показать.
– Ладно, потом домоет, ему еще тут долго куковать.
Заведя руки за спину и надев на меня наручники снова, как будто в этом был какой-то смысл, она повела меня по коридору, пристроившись за спиной и только командуя: “направо, налево, вперед”, и так далее. Наконец, попетляв по лестницам и коридорам, мы добрались до кабинета с номером триста восемь, и открыв дверь, иэсбэшница грубо втолкнула меня внутрь, после чего, зайдя следом, с треком захлопнула дверь, оставляя нас втроем. Втроем потому, что еще одна сотрудница уже присутствовала внутри, сидя за одним из двух расположенных друг напротив друга столов.