Конец Хитрова рынка
Шрифт:
— Вечер добрый, бабушка! — весело сказал Мартынов. — Как желания, сбудутся?
Не поворачивая склоненной под картами головы, старуха ворчливо сказала:
— Наследили, ноги лень вытереть…
— Чего там, — вступился старик, — гости издалеча… Ты бы чесанки дала, измерзлись…
— Вот и дай.
Мартынов скинул шубу и шапку.
— Шурка не приходил?
— Запаздывает чтой-то… А вы от него?
— Нет, папаша, из уголовного розыска.
— Вот оно что!
— Не тех гостей ждали?
— А нам все едино, — не поворачивая
— Маленькие-то маленькие, а бандитскую добычу храните.
— Это как же храним? — забеспокоился старик. — Слышишь, Надежда Федоровна, что товарищи сказывают, храним будто. Мы, дорогие граждане-товарищи, ничего не храним и не таим. Храним! Чего там хранить? Привезет Шурка: «Пусть полежит у тебя, тестюшка!» Пусть полежит — не корова, корма не требует. А что и откуда, нам знать не дано, честно или не честно добыто, нам не ведомо. Положил, и лежит. А что положил, и глядеть не будем, не любопытно нам.
— А нам любопытно, — прервал Мартынов расходившегося старика.
Бандиты свезли на дачу многое: меховые ротонды, мерлушковые пальто, бобровые воротники. В наволочке хранились романовские золотые и серебряные деньги, серьги, кольца, золотые безделушки. Отдельно лежали сложенные в аккуратные пачки царские сторублевки и керенки.
— Хоть магазин открывай, — ухмыльнулся Мартынов, небрежно толкая ногой развязанные тюки. — Нелюбопытный все-таки ты, папаша!
Ефимыча привели через час. Руки у него были связаны. С рассеченной губы лениво скатывалась на грудь алая струйка крови, в густых курчавых волосах — снег, франтоватый романовский полушубок разорван в нескольких местах.
Я с любопытством разглядывал шофера Кошелькова. Ему было лет тридцать пять — сорок. Тяжелая, отвисшая челюсть, угловатое лицо с нечистой кожей.
— У калитки взяли.
— Один был?
— Один.
Мартынов встал.
— Когда Кошельков будет?
— Сначала руки прикажи развязать, — попросил Клинкин, — ремни режут.
— Только чтоб тихо, — предупредил Мартынов, — не буйствовать.
— Чего ж буйствовать, когда вся хибара окружена, — рассудительно ответил Клинкин, отирая о плечо кровь с подбородка. — Видать, отгулял…
— Отгулял, Ефимыч, — согласился Мартынов. — Ваше дело такое: сегодня гуляешь, а завтра — в расход. Бандитское дело, одним словом. Так когда Яков будет?
— Не придет Яков Павлович. Завсегда так: большая рыба сети рвет, а малая в ячейках застревает.
— Ты философию не разводи! — прикрикнул Виктор. — Где Кошельков?
— Много у вас начальства, — прищурился Клинкин.— И он начальство, и ты начальство. Стакан самогона выпить дозволите?
Старик, шаркая ногами, принес бутыль и миску квашеной капусты с ледком. Ефимыч выпил, закусил, смочил в самогоне край вафельного полотенца и тщательно стер кровь с лица и с полушубка.
— Вот теперь и побалакать можно. Говорил мне, дураку, Яков Павлович, не сегодня-завтра
Мартынов и Виктор переглянулись.
— Откуда Кошельков узнал про засаду?
— Упредили его.
— Кто?
— А я знаю кто? Из ваших кто-то…
— Врешь!
— А чего мне врать?
На даче мы пробыли до утра. Кошельков так и не появился… Когда уводили Ефимыча, он в пояс поклонился старикам.
— Простите, коли в чем виноват!
— Бог простит, — ответила старуха, а старик подошел к нему и вкрадчиво сказал:
— Поминанье, Шура, закажем, не беспокойся. А полушубочек оставил бы, а? Тебе он теперь ни к чему, а нам со старухой какая ни на есть, а прибыль…
— Я тебе дам полушубочек, живоглот! — взорвался Виктор. — Еще кальсоны с него стащи! Не знаешь, что ли, какой мороз?!
— А ты не ори, не ори, — зашипела старуха, — тоже жалостливый! Дело-то наше семейное, ну и не встревай в него.
— Люди, — плюнул Виктор, — хуже зверья!
— Оно, конечно, темные мы, — подобострастно согласился старик, — никаких понятий, — и выжидательно посмотрел на Клинкина.
Тот молча скинул с себя полушубок, на мгновение задумался и начал расстегивать черную на меху кожаную куртку.
Когда подходили к машине, губы у него посинели от холода, а нос заострился, как у покойника.
Виктор бросил ему шубу.
— Надень! — А на вопросительный взгляд Мартынова объяснил: — Из тюков, которые на даче нашли… Приедем в розыск — отберу. — И, словно оправдываясь, добавил: — Бандит-то он бандит, а человек все-таки…
Мартынов промолчал.
Кто сообщает Кошелькову о всех готовящихся операциях уголовного розыска?
Догадок было много, однако каждый хранил свою про себя.
Допросом задержанных по делу Кошелькова занималось пять — шесть следователей. От них протоколы допросов поступали к Медведеву, который делал пометки с указанием, что необходимо дополнительно выяснить, а затем возвращал их следователю или передавал оперативному сотруднику для разработки очередной операции. Мы с Виктором как раз занимались таким протоколом, когда в кабинет вошел Груздь.
— Корпите?
— Угу.
— А я пришел прощаться, в армию еду.
Мы с Виктором одновременно повернулись в его сторону.
— Зачислили0
— Пока нет, но…
— Подожди, подожди, — сказал Виктор, — Александр Максимович тебя отпустил?
Груздь насупился, и от этого его круглое широкое лицо поразительно стало походить на лицо несправедливо обиженного ребенка.
— Если рассуждать диалектически, — скучно сказал он, — каждый гражданин молодой республики имеет полное революционное право с винтовкой в руках проливать свою алую кровь на полях сражений.