Конец кошмара
Шрифт:
Я приподнялся и посмотрел на своё ложе.
Чего и следовало ожидать: это был гроб. Хороший, каменный, обитый изнутри деревянным пластинами и с плотной крышкой, которая грохнулась на землю, когда я стал приподниматься на ноги.
Вокруг меня простирался каменный склеп, освещённый единственной свечкой. Её тусклый огонёк разбавлял окружающий мрак примерно также, как десертная ложечка молока разбавляет полную чашку густого забористого кофе.
Осматриваясь по сторонам, я вдруг почувствовал сильную боль в районе живота. Я приподнял свой белоснежный саван и увидел широкую рану, которая
Видимо, Луи попал в серьёзную передрягу пока меня не было. Я помотал головой и уже собирался погрузиться в его воспоминания, когда в коридоре за каменной стеной зазвучали шаги. Я посмотрел на дверной проём. Дверь скрипнула, отворилась, и в комнату зашла молодая служанка, из тех, которые в изобилии населяют сельские трактиры. У неё были волосы цветы молодой пшеницы, белая кожа и больше детские глаза, в которых отражался игривый огонёк свечи, которую она держала своей тоненькой рукой.
Свечка вздрогнула, когда девушка меня увидела, и на секунду по всему помещению забегали многочисленные тени. Сперва я подумал, что в её глазах я был мертвец, восставший из могилы, но видимо это было не так, ибо вскоре служанка пришла в себя и стала извиняться:
— Ах, г-господин Леон, прошу прощения, если я… если я задержалась, я…
— Ты пришла вовремя, Эстель, — ответила я, и сам не заметил, как с моих губ слетело её имя.
Девушка быстро кивнул. Затем неуверенно спросила:
— Тогда мне… начинать?
— Начинать?
Она прикусила губы и приобняла свою левую руку. Последняя привлекла моё внимание, точно магнит. Ладонь служанки были забинтована; от неё доносился сладкий запах, который заставлял содрогаться всё моё естество. Наконец я увидел серебристый ножик, мелькавший у неё на поясе в горячем сиянии свечи, и «понял».
— Не стоит… В данный момент я не голоден. Лучше принеси мне мою одежду.
— Х-хорошо, как скажите, — с лёгким облечением сказала Эстель и едва ли не бегом выскочила в коридор.
Через десять минут она вернулась и принесла жилетку и штаны. Я хотел одеться самостоятельно, однако вскоре почувствовал предельную слабость, которая пронизывала мои мышцы. Мне с трудом удавалось держаться на ногах, собственные пальцы меня не слушались. Я смог снять белоснежный саван, но справиться с грубыми пуговицами образца восемнадцатого века оказалось выше моих сил.
Впрочем, для Эстель с её раненой рукой они тоже представляли определённую преграду, а потому следующие несколько минут оказались для нас предельно неловкими.
Когда девушка стала прямо передо мной, я отчётливо услышал, как стучит её сердце, разгоняя по венам шумящую кровь. После этого острые клыки стали упираться в мои губы.
Наконец одевшись, я направился в коридор. Эстель побрела за мной, подчёркивая своей свечкой мою сутулую тень.
Через некоторое время мы прошли в другой, более просторный зал этого подземелья, в котором тоже располагались каменные гробы…
46. «орден света»
Через некоторое время мы прошли в другой, более просторный зал, в котором тоже располагались каменные гробы. К этому времени я уже догадался, что именно представляет собой
Главный зал был обставлен достаточно удобно. Здесь были стул, стол, на котором лежали всевозможные бумаги, а также перо и чернильница, тусклая свечка и сундук с одеждой и припасами. В общем, всё необходимое для создания полноценной тайной базы, наподобие тех, в которых угнетённые с начала времён прятались от своих угнетателей.
И всё же, что именно случилось, что Леон оказался в таком прискорбном положении? И где Тали?
Стоило мне вспомнить юную девушку с длинными чёрными волосами, и я почувствовал болезненное покалывание на сердце. Я присел за стол и серьёзно задумался; затем стал разглядывать бумаги.
Я не мог сразу прочитать воспоминания своего носителя, если последний обладал свои характером и был чем-то большим, нежели моим протеже. Мне нужны были зацепки, ниточки, потянув за которые я смогу приподнять пространную сеть воспоминаний; именно поэтому в конце своего прошлого визита я наказал Луи вести дневник.
Одна проблема: теперь эта книжка представляла огромную ценность; нельзя было допустить, чтобы она попала в чужие руки, а потому Леон закономерно попытался её спрятать.
Куда?
Я перелистал бумаги; затем откинулся на спинку стула и задумался. С Натаниэлем было проще. Последний всегда оставлял свой журнал в первой полочке слева своего рабочего стола.
Я покосился на Эстель, которая в это время усердно вытирала пыль с могильного камня, стараясь не смотреть на своего господина.
Вдруг в моей голове сверкнула искра.
Я поднялся, подошёл к третьей могиле с правой стороны, подвинул громоздкую каменную крышку и достал изнутри записную книжку.
С выражением триумфа на лице я вернулся за стол и погрузился в чтение.
И так; с момента моего прошлого визита прошло пять лет. Не так и плохо, на самом деле.
Период это был довольно насыщенный. Леон истово исполнял мои наставления. Он вообще довольно трепетно обращался к моей персоне в своих записях, считая меня могущественным и опасным призраком древнего вампира. В самом начале он спрашивался, как ему следует обращаться к моей персоне: «ваше святейшество» или «ваше темнейшество»? Последний вариант он взял из книжки про вампиров и применял без толики иронии.
Ожидаемо от мошенника и лизоблюда. Зато стиль письма у него был более информативный, чем цветастая проза раннего Натаниэля.
Собственно, что случилось за последние пять лет? Много чего. Первые золотые годы прошли относительно неплохо. Леон использовал своё новоявленное влияние на королеву и постепенно расширял свою вампирскую клику. Он был избирателен и обращал только тех, кто действительно был достоин обращения, и всегда ставив во главу угла лояльность своих пешек.
Он был достаточно опытным человеком, чтобы не пытаться сделать королеву своей любовницей, несмотря на сверкающую возможность подобного развития событий. Он предпочитал оставаться для неё таинственной и возвышенной фигурой, ибо понимал, что женщины намного чаще верны своему гуру, нежели мужчине; любовь — слишком сильное чувство, которое от ненависти отделяет единственная тонкая граница.