Конец кошмара
Шрифт:
Время замедлилось. Почти остановилось. Это была не казнь, но долгая, мучительная пытка. Процесс умерщвления растянулся на минуты, каждая из которых казалась бесконечной.
Вдруг меня схватили за руку. Я вздрогнул, повернулся и увидел, что это была Эстель. Вид её бледного лица привёл меня в чувства. Я прищурился и стал внимательно смотреть по сторонам.
Помочь Руа я был не в состоянии.
Я мог только наблюдать за её медленными умиранием и слушать крики, которым, казалось, не было конца.
Лишь когда прекратились последние конвульсии, — видимо потому
В этот момент я снова заметил её лицо, и перед глазами у меня мелькнул образ. Леон знал эту женщину. Она была его подругой. Однажды они вмести пили вино сидя на заднем дворике её поместья. Она пыталась его совратить. У неё был необычный, но приятный гортанный смех.
Крышка гроба закрылась.
Казнь закончилась, и люди стали неторопливо расходиться.
И только я стоял на месте и продолжал следить за эшафотом. Только взгляд мой был направлен вовсе не на палача-паладина, — которого я всё равно запомнил, — но священника в чёрной робе, который поднимался в карету. Когда она пришла в движение, я быстро направился за ней.
51. укус
Согласно старинному закону, приговорённому на смерть позволяют исповедаться. Исповедь происходит в приватной обстановке, если только заключённый не проявляет чрезмерного упорства. В данном случае священник говорил про «третий раз». Значит, до этого момента женщине предлагали излить душу по меньшей мере дважды. Где? Её возили в церковь? Нет, слишком проблематично. Скорее всего они вызывали самого священника — вызывали в ту самую тюрьму, в которой держали вампиров.
Сперва я волновался, что наше преследование заметят, однако вскоре стало понятно, что скрывать направление, в котором двигалась карета, никто не собирался. Её колёса гремели по неровной кладке старинных улиц пока не выехали на людную площадь, посреди которой возвышалось грандиозное здание столичного собора.
Священник вышел и прошёл через массивные каменные врата в помещение.
Двери за ним оставались открыты.
Любой желающий мог посетить обитель Божью и прочитать молитву.
Я воспользовался приглашением и осмотрел внутреннее убранство собора. Для посетителей — которых было великое множество согбенно сидящих на каменных скамейках — был открыт просторный зал, чёрные камни которого обливали светом многочисленные свечи. Священники время от времени использовали незаметную дверь в другом конце помещения возле алтаря, которая, насколько я понимаю, вела в их комнаты и опочивальни.
Я подвинул шляпу и стал задумчиво потирать накладные усы.
Всего у меня было два варианта.
Можно либо попытаться напрямую узнать у священника, где заключены вампиры, либо дождаться приезда кареты, которая должна была отвести его на место, и проследовать за ней. И так, и так я в лучшем случае доберусь до фасада темницы. Если противник не был сущим идиотом, — а до сих пор он действовал довольно разумно, — тюрьму охраняли. И не простые солдаты, а паладины. Сражаться с ордой последний в моём текущем
Что же мне делать?
Я задумался… и вдруг понял, что был ещё один вариант. Предельно безумный и предельно рискованный, который, однако, мог принести мне наибольшую выгоду.
Я кивнул и ещё некоторое время просидел в согбенной позе, пока не закончилась молитва. Затем позволил толпе вывести себя на соборную площадь и присел на скамейку. Рассеянная Эстель усеялась рядом со мной. Я посмотрел на девушку. Нужно будет подыскать для неё подходящее место и…
Вздох.
…Использовать по назначению.
Найти не забитый постоялый двор оказалось проблематично; за маленькую комнатку пришлось заплатить двадцатикратную цену. Благо, я предвидел подобное развитие событий и взял внушительную денежную сумму.
Когда мы разместились в своей комнатушке, и Эстель закончила раскладывать вещи, между нами повисла неловкая тишина. Девушка присела на единственную (одиночную) кровать и посмотрела на свои сложенные на коленях руки. Я и сам немного замялся и наконец, поскрипывая сердцем, кивнул:
— Давай, Эстель.
Девушка кивнула, и на лице её, как ни странно, отразилось облегчение. Она положила на кровать свои беленькие перчатки и стала развязывать забинтованную ладонь, открывая длинную красную рану.
Почему я взял Эстель на столь опасную миссию? Потому что моему телу, телу Леона, нужна была человеческая кровь; не столько для пропитания (древние вампиры могли обходиться без еды многие недели), сколько для выздоровления после страшной раны, которую он получил в схватке против Великого магистра. Если бы не свежая кровь, которой снабжала его Эстель на протяжении последней недели, я бы едва ли смог подняться на ноги.
И поскольку я не знал, — и до сих пор не знаю, — сколько времени мне придётся провести в столице, мне пришлось взять девушку с собой. Можно было охотиться на местных жителей, но это было опасно и неправильно. В своё время я строго наказал Тали, Леону и всем остальными, чтобы они старались забирать чужую кровь на добровольной основе. Мы были добрыми и пушистыми вампирами, и потому преследование со стороны ордена было совершенно необоснованным.
И поскольку уже сегодня намечалась опасная операция, мне следовало направиться на неё с полным желудком.
Эстель достала из саквояжа серебристый ножик и антисептик, набрала побольше воздуха в лёгкие и уже собиралась вскрыть свою рану, когда я вспомнил одни момент и сказал:
— Постой, Эстель.
— Господин Леон?..
— Есть менее болезненный способ.
Когда я формировал образ вампира, я старался приписать последнему самые полезные свойства, которые встречались в местных легендах и литературе. Тот же вампирский укус я сделал совершенно гигиеничным и безболезненным. В этом плане мы напоминали комаров, которые наполняют свою жертву обезболивающим, — только без неприятного последствия в лице чесотки. Более того, вампирский укус способствовал скорому заживлению раны и даже приносил своей жертве удовольствие.