Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
«Удостоверение.
Дано Чукотским ревкомом в том, что Мария Милюнэ из стойбища Армагиргина и Александр Терентьевич Булатов из села Заходы Смоленской губернии являются мужем и женой, что и удостоверяется.
Председатель Чукотского ревкома Михаил Мандриков».
— Ну, Булат, — разочарованно произнес Мандриков. — Ну что ты написал? Это же первое брачное свидетельство, выданное именем революции! Надо поторжественнее! Поройся-ка там в ящиках, посмотри, нет ли бумаги покрасивее. Сейчас напишу сам
Булатов быстро пробежал глазами написанное, аккуратно сложил листок и спрятал во внутренний нагрудный карман.
— Вечером покажу Милюнэ.
— Так вот, Волтер предлагает ввести комендантский час, объявить Анадырь на военном положении и в домах Струкова и Громова поставить вооруженную круглосуточную охрану, — сказал Мандриков. — Но главное — это кандидаты в Совет. Сход можно назначить на второе февраля, сегодня тридцатое — время на подготовку есть… Слушай! От имени местного населения в Совет выставим кандидатуру твоей Маши! Грамотна, политически правильно ориентируется… Да у нас просто нет лучшей кандидатуры!
Булатов подумал и сказал:
— Она моя жена.
— Ну и что? Жена большевика — такой же политически ответственный человек, как и ее муж! — заявил Мандриков.
— А потом будут говорить — ревкомовцы своих проталкивают в Совет, — угрюмо произнес Булатов.
— А мы и будем проталкивать своих! — убежденно сказал Мандриков. — Мы таиться не будем: кого считаем нужным, полезным для истинно народной власти — того и будем поддерживать. Давай садись и пиши воззвание к жителям Анадыря — второго февраля сход всех жителей для избрания Совета.
После обеда, ближе к ранним сумеркам, стали приходить ревкомовцы.
Вошел механик Фесенко и с удивлением сказал:
— Или мне померещилось, или и впрямь так, будто Громов попался мне навстречу.
— Не может быть, — спокойно ответил Мандриков. — Мы вчера его навещали: похоже, скоро концы отдаст, не встает с постели.
Милюнэ вошла в ревком и заглянула в комнату. Заседание еще не начиналось, и она поздоровалась со всеми. Булатов сидел у стола и писал очередное воззвание. Он трудился старательно, выводил каждую букву.
Один за другим сходились ревкомовцы, и каждый ласково здоровался с Милюнэ.
Последним пришел Волтер.
Наблюдавший из дома Тренева Струков оглянулся и сказал:
— Ну вот. Все в мышеловке.
Он вошел в комнату, оставив наблюдать Бессекерского.
За богато накрытым столом сидели сам хозяин, Иван Архипович Тренев, одетый строго и торжественно, его супруга Агриппина Зиновьевна в черном кружевном платье и Иннокентий Михайлович Громов, возбужденный, краснолицый, с лихорадочно бегающими глазами.
— Минут через десять начнем, — спокойно заявил Струков.
— Огонь по сигналу откроют Петрушенко, Сукрышев и Учватов. Пощекочем немного, а потом предъявим ультиматум — полная капитуляция. Надеяться им не на что.
Треневы
Захмелевший Громов посмотрел на Тренева и вдруг сказал:
— А понырять придется, Иван Архипыч…
Тренев не понял, но когда смысл дошел до него, он побледнел.
Агриппина Зиновьевна с нескрываемой ненавистью посмотрела на Громова, но тот выдержал, не отвел своего улыбчивого, издевательского взгляда.
В комнату вбежал Бессекерский. Лицо у него перекошено от испуга.
— Один вышел! — крикнул он. — Сюда идет!
— Ах, черт! — выругался Струков, выхватил револьвер и выбежал из комнаты.
Со стороны ревкома к дому Тренева приближался Булатов. Он держал в руках большой лист бумаги, видно, с одной стороны он уже был намазан клеем. Булатов чему-то улыбался и, похоже, даже что-то напевал про себя.
Струков перекрестился и чуть-чуть отворил дверь.
Булатов подошел к стене дома и принялся наклеивать лист, водя оленьей рукавицей по бумаге. Он стоял боком к Струкову, который целился в него из полуотворенной двери. Сначала Струков прицелился в голову — там тяжелый меховой малахай. Руки парня были высоко подняты. Под левую, как раз в сердце.
Раздался выстрел.
Булатов как-то удивленно оглянулся и рухнул. Но слабый выстрел услышали в других домах. Пули защелкали по крыльцу ревкома. Струков и Бессекерский выскочили из дома Тренева и оттащили убитого Булатова за сарай.
Струков бегом вернулся в дом, разбил маленькое окошко в сенях и оттуда принялся стрелять по крыльцу ревкома.
В комнате слушали выстрелы.
Побледневшая еще больше Агриппина Зиновьевна крестилась и шептала молитвы, Иван Архипович нервно хрустел пальцами, а Громов, усмехаясь, ел красную икру и иронически поглядывал на хозяев.
Милюнэ с удивлением смотрела, как то в одном месте двери, то в другом как бы сами по себе возникали маленькие круглые дырочки. Мандриков схватил ее и потащил в комнату:
— Да ты что! Под пули встала! Убьют!
Все члены ревкома вскочили и так, стоя, слушали выстрелы.
— Спокойно, товарищи! — сказал Мандриков. — Это явно провокация, попытка контрреволюционного переворота. У кого есть оружие?
— Я имею! — сказал Волтер.
— У меня есть, — Фесенко поднял над головой револьвер.
— Больше нет?
Ни у кого больше не было оружия.
И вдруг, прислушиваясь к выстрелам, Милюнэ поняла, что происходит.
— Там Булат! — закричала она. — Там Булат! Они его убивают!
Она рванулась к двери, но тут ее догнал Мандриков, схватил за плечи.
— Маша! Они нас только пугают… С Булатом ничего не случилось, я тебя уверяю… Надо думать, что делать дальше. Всем, у кого есть оружие, занять места у окон и дверей. Следите за домами Тренева и Бессекерского.
Выстрелы не прекращались ни на минуту. Порой казалось, что стреляют из пулемета — так частили колчаковцы.