Конечная История

Свиридкин Дмитрий Олегович

Гильберт осторожно, стараясь не зацепить замигавшие фонарики, разместился рядом. Юрм потянул рычаг на себя. Скамейка-самолет завибрировала, подскочила в воздух, дернулась, совершив неудачную попытку сбросить седоков, и послушно, под­мигивая красными и желтыми фонариками, поплыла в метре над землей дальше по до­роге, туда, где они уже не встретят никого...

XIX

Каратели, со свойственным всяким разбойникам на государственной службе шумом и гомоном, уже совсем вплотную подобрались к Верхнегрязи. Каких-то десять­-пятнадцать минут отделяли вестников добра и справедливости от момента начала причинения оных.

Население Верхнегрязи составляли без малого двести человек,

из них способ­ных дать в глаз было все двести, а способных дать в глаз чем-то пострашнее кулака всего около пятидесяти. Карателей же было ровно тридцать, из них двадцать девять во­оруженных до зубов, готовых открыть огонь из всех орудий без предупреждения, и один немножечко командующий, который только в случае особой необходимости при­менит свой револьвер по назначению.

Звезд на погонах у всех и каждого из них было много, нашивки у всех были разные, так что определить звание по формальным признакам было крайне сложно, ибо для этого нужно было самому вариться в этом винегрете и знать наизусть, звезды какой формы и в каком количестве что значат. Однако существовал один самый уни­версальный признак в определении звания. Конечно, само звание им не определишь, но насколько оно выше или ниже чьего-то другого - со стопроцентной вероятностью. Если всех их выстроить вряд по возрастанию звания, то можно заметить одну интерес­нейшую особенность - пузо служащего растет вместе со званием. У рядового солдата его вообще нет, а у генерала, а тем более у генералиссимуса, оно особенно круглое и выдающееся.

Таким образом, нам, как и всем нормальным людям, неспособным запомнить значения бесчисленных знаков отличия, будет достаточно одного взгляда издалека, чтобы понять, что торжественно скачущий позади еще трех всадников каратель и есть тот самый немного командующий, да еще и самый натуральный капитан.

Отряд вступал на территорию Верхнегрязи. Как и полагается, ни ворот, ни часто­кола, ни каких-либо иных фортификаций, а тем более крепостной стены, на строитель­ство которой выделялись бюджетные деньги, торжественно растворившиеся в карма­нах друзей лорда Айзека, здесь не было. Деревушка, как и полагается, уже два часа не спала, но до сих пор еще ни о чем не догадывалась, ибо, несмотря на указанные в по­слании Айзека согласия жителей, ни о каких-либо поползновениях в области внутрен­ней политики не знала.

Первые кривые и не очень деревянные домишки уже были на расстоянии десяти шагов, когда капитан дал отмашку действовать. Шесть из двадцати девяти исполни­телей схватились за ружья, еще шесть обнажили клинки, и все двенадцать, пришпорив коней, бросились причинять добро и справедливость еще не обратившим должного внимания, мирно занимающимся своими делами жителям. Оставшиеся каратели разде­лились на две группы по четыре и по тринадцать, соответственно. Четверо, сопрово­ждая гордо и неспешно скачущего капитана, устремились в глубь деревеньки, мерно постреливая охватываемых ужасом и неуспевающих скрыться людей. Оставшиеся три­надцать принялись за уничтожение недвижимого имущества, для этих целей у них был приготовлен значительный запас ручных гранат, а также огнеметы.

Уже спустя пятнадцать минут половина домов пылала, а по разбитым грунтовым дорогам текли реки крови. Каратели, согласно отданному приказу, не щадили никого. Они стреляли в спины убегавших детей, вставших ни свет ни заря вместе со своими родителями, дабы работать на благо своих семей, деревушки и всего неблагодарного государства. Они рубили по чему придется, и их жестокости не было предела. Ни сле­зы, ни мольбы, ни крики горящих заживо людей, попытавшихся скрыться в домах, ни­что не могло их остановить. Капитан лично, с криком: "Во славу благословенного Им­ператора!", забрасывал гранаты в открытые окна, а закрытые

приказывал выбить, дабы он любимый мог-таки карать неверных.

– Пощадите!
– взмолился горбатый старик с большущим бельмом на глазу и упал на колени перед восседавшим на белом жеребце карателем.
– Чем мы виноваты перед государем?

Но каратель лишь зыркнул прищуренными зелеными глазищами из-под тре­угольной шляпы и без лишних телодвижений выстрелил старику в морщинистый лоб. Та же судьба ждала молодую и еще незамужнюю девушку, павшую наземь и ставшую молиться всем светлым богам и всемилостивому создателю.

Имперцы продолжали лиходействовать. Помимо массовых убийств, они приня­лись грабить наиболее богатые дома. Они выбивали не так уж и прочно сидящие две­ри, врывались внутрь, поливая пулями все перед собой, и выносили все ценное, не за­бывая перед уходом поджечь домишко. Они тащили с собой все, что можно бы было куда-нибудь продать: от свечей и ложек до обуви и женских платьев.

Приостановив раздачу справедливость, все тридцать погубителей сошлись на главной улочке, стащив туда все, что смогли прихватить, и принялись за дележ добычи. Они утащили еще три телеги, в которые и погрузили заранее приготовленные и про­маркированные мешки с награбленным добром.

– Дальше -- больше!
– кричал капитан, укладывая свой пузатый мешок рядом с остальными.
– Вперед!

На юге завыли боевые трубы. Всколыхнулось отражающееся в хрусталиках глаз имперцев бушующее пламя. Они все мигом обернулись: на фоне озарившегося алым сиянием леса лавиной надвигались конные цепи, над ними возвышались развева­ющиеся на ветру штандарты Южной Армии Айзека.

– Уходим!
– возопил капитан, взбираясь на коня и всаживая шпоры посильнее ему в бока. Остальные не помедлили последовать его примеру. Они бы могли уйти бы­стрее и спастись, если бы бросили награбленное, но нет...

Загремели выстрелы. Конница подходила полукругом, стремясь замкнуть кольцо и тем самым обречь все потуги кровожадных грабителей и убийц. Пылающие дома проносились мимо, каратели улепетывали как могли, но не желали бросать добычу. Колеса одной телеги расшатались и, не выдержав нагрузки, оторвались вместе с осью. То же самое случилось и с остальными двумя, что изрядно замедлило отступление тех троих, что решили запрячь именно своих лошадей. Именно их пули настигли первыми. Смертоносный свинец жалил их столь же беспощадно, как и они безжалостно истреб­ляли мирных жителей. Они сваливались на землю, и забивались окончательно копыта­ми скакунов Южной Армии.

Тем временем кольцо сомкнулось прежде, чем имперцы смогли прорваться. У крайних горящих зданий их приняли встречным огнем. Каратели пытались отстре­ливаться, но численный перевес явно был не на их стороне (Франий не обманул и дей­ствительно помог собрать внушительное войско). Они положили не больше десятка всадников, остальные же сотни, бесконечно надвигающиеся со всех сторон, не дали грабителям никаких шансов. Безостановочный огонь разил всех, а самых везучих, пы­тающихся проскочить, выбивали из седла и забивали копытами.

Кровь за кровь. Смерть за смерть.

Капитан, завидев всадников, мчащихся навстречу, попытался уйти между дома­ми, но не тут-то было. Его ждали и там. Его ждала участь похуже, чем пуля в лоб. Вы­скочивший из-за угла всадник вышиб его из седла. Он плюхнулся на влажную от крови землю и схватился за сердце, куда и пришелся удар. Он даже не пытался подняться и бежать, ибо, во-первых, знал, что к нему уже подходят спешившиеся мстители, а во­-вторых, просто не мог. Тенью нависшие над ним, словно демоны на фоне горящего мира, воины привязали ему руки и ноги к своим скакунам, и, развернувшись, по счету "три" разорвали начальствующего над карателями надвое.