Конечная История

Свиридкин Дмитрий Олегович

– Видишь, Гильберт, это лишь малая толика от всего того, что я создал для не­благодарных людей. Я уверен, они и не заметят разницы... Все это ждет их... но не тебя, - в правой руке Франия из лучей этого солнца сплелся черный пистолет.

Гильберт взглянул в бесконечно черный, не предвещающий ничего хорошего глаз не знающего жалости металлического оружия, направленного на него.

– Справедливо ли?
– спросил он.

Франий лишь покачал головой.

– Не тебе решать...
– тихо прибавил он и спустил курок...

Часть третья.

Старый-новый мир.

–

Вы уверены, что ложки нет?

– Да...
– кивнул одетый в

смирительную рубашку Нео.

Вместо предисловия к третьей части.

Многое изменилось в Междумирье с тех пор, как последний человек был стерт с лица Фенрота. Оно перестало быть безграничным. Как бы ни был всемогущ Франий, но все же он не мог уследить за миллионами душ, стремящимися разбежаться в беско­нечности. Потому он отделил гигантский правильный треугольник со стороной в тыся­чу миль, в центр которого устроенный кольцами был вписан Серебряный Город. Все вне треугольника исчезло, и этот невероятный корабль поплыл дальше в вечности. Во­круг него вращалось окутанное пеленой облаков, временами обращающимися тучами, искусственное светило. Он создал миниатюрный Фенрот из стекла и серебра, новый старый мир, отделенный от всей вселенной Город-Призрак...

Франий наполнил его почти бесплотными духами, которым был придан их быв­ший человеческий облик. Здесь были абсолютно все: взрослые, старики, дети. Франий скопировал все. Он даже смог организовать конечность жизни каждого отдельного че­ловеческого подобия с последующим перерождением оного. Как он и говорил, было сделано все, чтобы люди не заметили разницы. И только одной душе, одному осколку разума, не суждено было стать частью этого города. То был злосчастный 15784-У, при­надлежавший когда-то Маркусу д'Эрмиону, а впоследствии и Гильберту Филентрий­скому. Его Франий заключил в серебряный флакон и всегда держал при себе, храня до того часа, когда, как говорил он, "появится возможность с его помощью исцелить Ка­мень Душ и возродить Фенрот".

Но нельзя описать всю ужасающую чудовищность положения, в котором сужде­но было оказаться новым обитателям Междумирья. То, что было уготовано для них больным разумом Франия, бывшим и ставшим воплощением той силы, что совершает благо, всему желая зла, - стало триумфом безнадежности, извращенной до неузнава­емости светлой идеи и тотального подчинения всего существования одному из видов справедливости - равенству. Он уравнял их всех в возможностях, и те, кто желал спра­ведливости больше всех, растворились в этом океане; другие же стали, как и при жиз­ни, владеть многим. Но для тех и для других было одно - забвение. В этом и было самое главное равенство, по мнению учинившего все: день шел за днем, года пролета­ли как птицы, но ни один день не оставался в памяти этих несчастных, и ни один день не был отличен от другого. Все было постоянно... все было одинаково... все было спра­ведливо...

Стоп-стоп! Я уверен, дорогой читатель, что ты уже собираешься протестовать, рвать листы в клочья и метать молнии. Ведь когда-то давно все начиналось, как самая обыкновенная сказка, конечно, не такая, какие тысячу и одну ночь рассказывала Шахерезада, но все же. А что теперь? Я отвечу, но сперва скажи: как часто в нашей скучной будничной жизни находится место чуду? Все серо и уныло, а иногда даже страшно. Таков Серебряный Город. Место, где исчезли мечты, где люди живут одним днем, пользуясь плодами цивилизации, где заканчивается все. Это страшная сказка, и не моя в том вина, люди сами сделали ее такой. Но даже в таком мире, есть чудо, правда, его никто не видит, да и чудо бывает разное...

I

– Имя!
– - громыхнул в абсолютной пустоте голос верховенствующей

над Все­ленским Советом...

– Генрих МакДил...
– тихо простонал другой.

– Что произошло на Фенроте? Отвечай!
– вновь ударил первый.

– Не помню... ничего...
– этот второй стон становился все тише с каждым после­дующим выдавленным звуком.

– Поднять напряжение!
– в кромешной тьме взвились, разгоняя ее, две серебря­ные молнии. Где-то наверху зажегся прожектор, и внизу над пятном его слабого света заплясал синий огонек.

– Что было в тот день?! Куда пропали все живые?! Говори немедленно! Все, что видел и не видел!
– женский голос в своем неистовстве превратился в визг.

– Черные, непроглядные тучи...
– вздрогнул огонек.
– Мутные зеленые капли до­ждя... а дальше - свет, бесконечный свет и... Город, серебряный город и его хрусталь­ные башни. Небо над ним затянуто пеленой серых облаков... Его алмазные купола и шпили словно были сотканы из тысяч тончайших кристальных нитей. Полупрозрач­ные башни его уходили высоко в небеса, пронзая толщу мягких облаков... И люди... та­кие же прозрачные, почти бестелесные, как и сам город. Они медленно бродили меж узких улиц, вымощенных серебряным кирпичом... Они обреченно глядели себе под ноги и шли, склонив головы... Город... Серебряный город... и ничего боле... Город... Ослепительный Город...

II

Генрих МакДил, начальствующий над всем техническим отделом крупнейшей корпорации в Городе "МайКроссОверОл", заправлявшей всеми потоками условных единиц возможности и контролировавшей их, попрощавшись с женой, пожелавшей ему, как обычно, хорошего дня, запер за собой дверь двадцать третьей квартиры трид­цать пятого дома под литерой "А" по Бриллиантовой улице и спускался по лестнице вниз, тихо насвистывая всеми забытую мелодию. Он, закутанный в бурое пальто, со­вершенно прозрачный с лица, но это волновало его в самую последнюю очередь, зало­мив серый берет набок и держа под мышкой коричневую борсетку, направлялся самым естественным образом на работу. Знаете, как есть комики с грустными глазами, так и он был добряком с очень злым взглядом. Глаза - есть зеркало души. Они отражают са­мые глубокие внутренние переживания. Но некоторые наиболее сильные эмоции, ис­кренние, непреодолимые, отпечатываются навечно, и взгляд больше никогда не отра­зит какую-нибудь другую часть души.

Он спустился вниз, заглянул в щель серебряного почтового ящика с красовав­шимся на нем золотым номерком "23" и, обнаружив там лишь мрачную пустоту, дер­нул вниз ручку металлической двери, и вышел из подъезда. Бледное солнце только­-только вышло из-за горизонта, и мистер МакДил вряд ли мог его видеть, хотя бы по­тому, что высотные блестящие здания полностью перегораживали обзор. Да и ему не было особого дела до какого-то солнца, которое каждый день в шесть утра выплывает из-за края мира, а потом в полдень прячется в облаках, не выглядывая иногда даже до самого вечера.

МакДил знал и помнил только одно: вчера он не закончил работу над чем-то очень важным, таким важным, что это совершенно нельзя произносить вслух. Ничего другого в памяти Генриха МакДила не было, как и у других жителей Города. А все по­тому, что всем и каждому во время сна стирались все воспоминания, оставлялись лишь фундаментальные знания и память о незавершенной работе.

Господин Франий, ставший бессменным правителем Города, говорил по этому поводу так: "Люди несчастливы, когда помнят то, что задевает их душу. Мы строим мир, где все должны быть одинаково счастливы, потому эта проблема будет решаться самым радикальным образом, ибо несчастные делают таковыми и других". Избегать применения радикального метода удавалось лишь тем, кто мучился бессонницей. Ее господин Франий назвал самой страшной и крайне опасной болезнью и отдал приказ отправлять на принудительное лечение всех заподозренных в отсутствии сна. Навер­ное, стоит отметить, что после этого лечения никто не вернулся обратно.