Кони пьют из Керулена
Шрифт:
В один из вечеров Лидия Сергеевна пришла сама не своя: глаза красные, заплаканные, а лицо белое, без кровинки. Алтан-Цэцэг испугалась:
— Вы не заболели?
— Спасибо, нет. Ты как-то хотела познакомиться с моей профессией. Я принесла тебе книги. — И положила на стол «Краткое руководство по борьбе с чумой» и «Профилактику чумы». — Как твой Максим?
— Спасибо, пока хорошо. Посидите у нас.
Лидия Сергеевна присела у стола и невидящими глазами уставилась в синее окно. Там, за окном, на городок опускались ранние зимние сумерки. Тяжело, с какой-то болью гостья вздохнула. Алтан-Цэцэг
В переплетах оконной рамы одна за другой стали вспыхивать тусклые электрические пятна. По этим желтым расплывчатым пятнам можно было понять: мороз крепчал. А в комнате было уютно, тихо, тепло. Тишину нарушали лишь громко стучавшие часы-ходики.
Свет не зажигали.
— Не надо, — попросила соседка.
Алтан-Цэцэг не знала, что и подумать. В дом, вместе с гостьей вошла непонятная тревога, чего раньше никогда не бывало.
Когда человек находится в дальней дороге, то песня — самый близкий его друг. Когда человек сильно устает— песня силы ему прибавляет. Подумав так, и желая сделать что-то приятное гостье, Алтан-Цэцэг сказала:
— Я хочу спеть.
И не ожидая согласия, запела недавно услышанную по радио песню, в которой рассказывалось, как в холодной фронтовой землянке поет и тоскует солдатская гармонь о заплутавшемся где-то счастье…
Лучше бы не пела! У Лидии Сергеевны сразу же вырвались глухие рыдания. Пытаясь сдержать их, она низко пригнулась к стола как бы переломившись, и напряженно застыла в этой неловкой позе.
— Воды, — глухо сказала, скорее выдавила Лидия Сергеевна.
Но не успела Алтан-Цэцэг подать пиалу с чаем, как Лидия Сергеевна качнулась и уронила голову на стол, на ладони. Ее худые острые плечи затряслись.
— Лидия Сергеевна! Ижий! Мама! — заметалась по комнате растерянная Алтан-Цэцэг. — Я за доктором сбегаю!..
Тут заорал проснувшийся Максимка. И его рев, громогласный и жалобный, остановил Алтан-Цэцэг и привел в чувство Лидию Сергеевну.
— Не надо доктора, — сказала она, подняв голову, — это пройдет. А ты возьми ребенка. И прости меня, милая девочка.
Лидия Сергеевна посидела немного, выпила чаю, поднялась и нетвердо ступая, ушла к себе.
Через день Алтан-Цэцэг помогала соседке собираться в дорогу. Лидии Сергеевне разрешили трехнедельный отпуск для поездки в Иркутск к отцу и детям. Внешне Лидия Сергеевна казалась спокойной. Ее горе выдавали лишь меловая бледность лица, глубоко запавшие глаза с синими кругами да голос, глухой и печальный. Алтан-Цэцэг знала о горе Лидии Сергеевны: на войне убит муж. И думала об ударах судьбы. Вот эта добрая русская женщина, которую она успела полюбить и назвать матерью, свое первое счастье потеряла в дальневосточной тайге. Нашла другое. Но и оно оборвалось. Жестокая жизнь.
Изредка Алтан-Цэцэг навещали приезжие из «Дружбы». Знакомые или незнакомые — все они были желанными и дорогими гостями. И дни их приезда становились для Алтан-Цэцэг праздниками.
Нежданно-негаданно, словно с неба свалившись, явилась Тулга, как всегда, шумная, веселая, озорная.
— Вот и я! — объявила Тулга, едва переступив через порог. И засмеялась — Примешь?
Шагнула
— Тулга, каким тебя ветром принесло?
— Злым гобинцем.
— Надолго?
— Завтра в Улан-Батор на весенние каникулы. — Подняла палец, приложила к губам. — Т-с-с… Я не одна.
— С кем же?
— Зажмурься. Зажмурилась? — Три раза Тулга хлопнула в ладоши. Скрипнула дверь.
— Открой глаза!
Алтан-Цэцэг открыла глаза и первое, что увидела — густые брови, слившиеся в одну черную полоску, Ванчараевы брови. Тут же опустила ресницы. Почувствовала: жаркая краска заливает ее лицо и шею. Смущенная и растерянная, Алтан-Цэцэг боялась поднять глаза.
— Ну, что вы, — засмеялась Тулга, — стоите друг перед другом, как тибетские ламы. Хоть поздоровайтесь.
Насладившись их минутным замешательством, Тулга скомандовала:
— А теперь показывай своего Максимку. О, богатырь какой! — смешно надула щеки, из пальцев сделала козу, пошла на Максимку: — Идет коза рогатая за малыми ребятами. Кто молока не пьет, того забодает, забо-дает-забодает-забодает! Беленький. Настоящий русачок!
И Ванчараю, который еще в себя как следует нс пришел:
— А ты чего стоишь? Выкладывай свои подарки.
Ванчарай, к удивлению Алтан-Цэцэг, из-за пазухи выложил целую кучу игрушек. Тут были искусно вырезанные из тальниковых корешков двугорбый верблюд, лошадь, баран с кручеными рогами, коза, собака, длинноногий журавль.
— Зачем же столько? — Алтан-Цэцэг чувствовала себя неловко.
— Пусть забавляется, — как можно солидней ответил Ванчарай и добавил: — Дети — они дети.
— Да он еще мал…
— Подрастет.
После чаю, когда Максимка заснул в своей кроватке, Тулга засобиралась в магазины. С нею ушел и Ванчарай.
До вечера Тулга бегала по магазинам. Накупила всякой всячины, не забыв никого: два отреза ярко-синего шелку — на дэли отцу и матери, нарядное платье — сестренке-школьнице, кожаную табакерку — деду. «Своему студенту» купила белую рубашку (цвет счастья) и пепельный, под цвет журавлиного крыла (помни о крыльях), галстук. Подарок со значением.
Вечеровали одни. Тулга приглашала Ванчарая, но тот не пришел. Видимо, не посмел.
После неторопливого ужина вспоминали и пели старинные народные песни.
Быстро тают снега по весне. Когда солнце на небе сияет. Время быстро бежит, Когда друг дорогой Без тебя в дальний путь, Без тебя в дальний путь уезжает…Алтан-Цэцэг пела с тихой грустью.
Вскоре после Цаган-сара, в среднем месяце весны, в гостях у Лодоя побывал парторг «Дружбы» — Жамбал. Он приехал поздравить старого друга с днем рождения и привез великолепный подарок — шатар, национальные шахматы. Шатар от обычных шахмат отличается своими фигурами. Вместо короля здесь нойон (князь), вместо пешек — собаки. Причем ни одна фигура не повторяет другую. Во время игры шахматисты перебрасываются такими фразами: