Кони пьют из Керулена
Шрифт:
— Начисто я любви не отвергаю, но…
— Но не признаете по той самой причине, что из нее ни шубы, ни шапки не сошьешь?
— Ну, зачем же так грубо…
Сначала Тулгу эти разговоры забавляли, а потом начали злить. И она бесцеремонно выпроваживала Читкура, ссылаясь на ученические тетради, которые еще не проверены.
И вот он снова пришел — на этот раз торжественный и сияющий, как новая монета мунга. Снял шляпу, сдул с нее пыль, положил на кровать. На столик поставил бутылку архи.
Алтан-Цэцэг хотела было
— Из области теоретических рассуждений о жизни и любви — торжественно начал Гомбо, — пора переходить к практическим делам…
— Правильно. — подтвердила Тулга, — усердный находит и добивается, а нерадивый теряет.
Ответ Тулги понравился жениху. Он его понял как похвалу. Приосанился и воодушевился.
— Я вам предлагаю, эгче, вести мое хозяйство.
— Это — как? — спросила Тулга и усмехнулась. — В прислуги пойти?
— Женой стать, хозяйкой.
— О, это уже что-то серьезное, — Тулга опустила глаза, помолчала, добавила. — И непривычное. А хадак где?
— Какой хадак?
— Жених идет сватать невесту и без хадака, без подарка? Это как же так, аха?
— Я… Забыл.
Тулга и Алтан-Цэцэг рассмеялись. Тулга подошла к комоду, порылась в нем и, обращаясь к Гомбо, попросила снять дэли.
— Зачем? — смутился Гомбо.
— Я пришью свою пуговицу.
— Но… но у меня, кажется, на месте все пуговицы, — Гомбо растерянно оглядывал себя.
— Снимай дэли, аха. В народе есть поверье: если девушка пришьет свою пуговицу к дэли парня, то парень уже никогда ее не забудет. Я… не хочу, чтоб меня забыли.
— Но пришить можно потом.
— Потом — поздно.
Снять дэли Гомбо не решился, очевидно майка или рубашка была далеко не первой свежести.
— Пуговица, хадак… все это будет. Я о свадьбе договориться пришел. Прикинуть предстоящие расходы.
— А если свадьбы не будет?
— Это бы еще лучше, На сэкономленные тугрики, я мог бы купить тебе…
И вдруг осекся. Что-то дрогнуло в его лице. Растерянно захлопал глазами.
— Ты ведь согласна выйти за меня замуж?
— Послушай сказочку, Гомбо, — усмехнулась Тунга. — Однажды, в давние времена, бедный бадарчин [14] , пройдя длинный путь, остановился на ночлег в юрте одного богача. Хотя на очаге булькал полный котел мяса, хозяин не собирался угощать путника. Он надеялся, что бадарчин, не выдержав, уйдет. Но тот не уходил.
14
Бадарчин —
А вода в котле давно выкипела.
— Как далеко путь держите? — спросил богач, чтобы выиграть время.
— Когда я вышел, еще кипело, когда пришел, выкипело, а теперь уже, наверное, выгорает.
— К чему эта сказочка? — удивился Гомбо.
— К тому, что я не хочу оказаться в роли бедного бадарчина у котла богача.
— Но я не богач…
Тулге стало скучно. Затеянная игра начала ее злить. Она поднялась и сказала:
— Мой жених в Улан-Баторе. Всем другим претендентам на эту «должность» придется искать новые адреса.
Гомбо вперился глазами в Тулгу и смотрел, не мигая. С отчаяньем спросил:
— Что же ты морочила мне голову?
— Мне казалось, наоборот.
— Казалось, — ощерился Гомбо и в глазах его, крепко и зло суженных, появился холодный блеск. Насмешливо спросил — Он у тебя из области поэзии?
Тулга вспыхнула и очень решительно потребовала немедленно, сию минуту, закрыть дверь юрты с той стороны.
Когда Гомбо вышел, Тулга вышвырнула вслед ему бутылку архи. Со злостью сказала:
— Послушаешь умного человека — сама умнее станешь, с дураком свяжешься — последний ум потеряешь.
— В степи беда! Гибнет семья Чултэма!
Вихрем закрутилась по поселку эта страшная весть, привезенная в знойный полуденный час чабаном Дамдинсурэном, прискакавшим из Буйной пади. Конь под Дамдинсурэном был весь в мыле. Белая пена тягучими ошметками падала на траву. Когда всадник остановился у конторы, конь низко опустил большую голову и весь задрожал мелкой дрожью.
— В айл Чултэма пришла тарбаганья болезнь.
— Ты разве доктор, Дамдинсурэн? — спросил председатель Самбу, вышедший на крылечко встретить чабана. — Не доктор. Тогда зачем так говоришь?
— Не я говорю. Так просил сказать тебе, председатель, и всем людям старый Чултэм. А ты знаешь, председатель, Чултэм — мудрый человек. Он послал своего сына Тэрбиша…
— Где же Тэрбиш?
— Я вернул его назад. Мне показалось, что Тэрбиш болен: рот у него черный, губы запеклись, глаза непонятные.
— Ты правильно сделал, Дамдинсурэн.
Председатель распорядился пригласить в контору членов, правления и специалистов, хотя можно было обойтись без приглашения: встревоженные люди сами шли в контору.
Посоветовались с Жамбалом и решили о случившемся немедленно сообщить в аймачный партийный, комитет: пусть даже не окажется на Черной речке очага чумы — тарбаганьей болезни — обследование на чуму необходимо. Ну, а если окажется, то надо скорее принимать какие-то меры. Людям нужна срочная врачебная помощь.