Конкурент мой

Su.мрак

Ассоциации со словом «постель» возникали недвусмысленные, так что мне пришлось призвать на помощь всё своё самообладание, чтобы стереть с губ весьма заинтересованную улыбочку. Не стоило провоцировать моё лихо: Гарри отличался повышенной наблюдательностью и звериным чутьём на эмоции окружающих его людей…

Гарри… Джокер… Мои глаза непроизвольно следили за его всё более уверенными действиями и едва не пропустили момент, когда этот мелкий хищник, переместившись в пространстве одним ловким текучим движением, прижал меня к стене:

– Интересно, а каким образом ты собираешься выполнить свою угрозу? В твоём доме не осталось, увы, ни одной кровати. Даже трансфигурировать её не из чего, – вполне приличные слова, произнесённый самым что ни на есть невинным тоном, никак не

сочетались с действиями его вконец обнаглевших рук. А когда к игре присоединились губы, покрывавшие поцелуями мою шею, я не выдержал, подхватил на руки его тело и, не слушая протестов, быстрым шагом направился в сторону лаборатории. Стоявшая там кушетка вполне могла заменить кровать. Мы ведь уже проверяли это на практике.

Но Джокер не был бы Джокером, если бы не вертелся всю дорогу в попытке вернуть свою самостоятельность, так что к концу путешествия, сие романтичное действо (и не говорите: прямо как невесту в дом нёс, Гарри много чего смог сказать по этому поводу за те несколько минут, которые длился путь) превратилось в весьма прозаическое перекидывание его тушки через плечо. Так было надёжнее и проще – «Мобиликорпусом» мне почему-то пользоваться не хотелось.

Кушетка, так и не уменьшенная в размерах после нашей прошлой встречи, выглядела вполне уютно, и я даже первое время пытался сдержать данное самому себе слово и не поддаваться на провокации этого зеленоглазого кошмара, но где там… По собственному опыту могу сказать: легче справиться с озверевшей мантикорой, укротить дракона и договориться с оборотнем в полнолуние, чем совладать с Джокером, если тот что-то вбил себе в голову. Особенно когда при этом параллельно приходится бороться с собственными чувствами и желаниями, совершенно отказывавшимися подчиняться доводам разума и осторожности. Моё сопротивление было сломлено за четверть часа. Единственное, что мне удалось – это сохранить крохи самоконтроля, не позволявшие моему второму, тёмному «Я» выпустить всех демонов из подсознания.

Пролетевшая словно один миг ночь осталась в памяти как огненная смесь из щемящей нежности, моей боязни причинить ему вред, его отчаянной, безоглядной страстности, подхватившей и закружившей нас, в конце концов, водоворотом желаний. Я разминал и ласкал его ослабевшее от долгой борьбы со смертью тело. Он выгибался в моих руках, сводя меня с ума расслабленностью и жаждой подчиниться, отдаваясь полностью моей власти. Затем вдруг с неожиданным дерзким напором и попыткой перехватить инициативу атаковал. Интуитивно чувствуя мою боязнь причинить ему вред слишком агрессивным напором, Джокер, словно змей-искуситель, соблазнял и завоёвывал, заставляя моё тело впервые за… не помню уже и сколько лет желать подчиниться его настойчивости. И я подчинился. И ни на секунду не пожалел об этом. Власть и постоянное доминирование перестали по отношению к нему быть чем-то важным и безоговорочным. Мы просто любили друг друга. Любили, больше не сдерживая чувств и эмоций. Любили и говорили об этом, не скрываясь, а старые комплексы и вбитые в наши головы неласковой сукой-жизнью запреты просто рассыпались в прах и перестали существовать. Утомлённые и пресытившиеся, мы уснули только под утро.

Меня разбудил какой-то негромкий звук. Как будто разбилось какая-то мелкая стеклянная вещица… В лаборатории, где, кроме нас с крепко спавшим на моём правом плече Гарри, никого не было и быть не могло. Затаившись и по-прежнему притворяясь спящим, я напряг слух. Странно… вокруг не раздавалось не единого звука. Не было ни шелеста одежды, ни звука сдерживаемого дыхания, ни даже потока воздуха от перемещавшегося в закрытом пространстве тела, но я готов был поклясться: в лаборатории находился ещё кто-то. Для попытки отражения нападения незваных гостей моё положение было самым что ни на есть проигрышным. И тут я почувствовал, как напрягся, разбуженный моей тревогой, Джокер. Уф… Его рука, обнимавшая меня, сжалась три раза. По помещению прокатилась едва заметная волна магии, и мои пальцы ухватили призванную Гарри палочку. Силё-ён!!! Тепло знакомого до каждой мелочи полированного дерева придавало уверенности. Да-а, теперь мы могли на равных встретить

наших незваных гостей. Мысленно досчитав до трёх, я скатился с кушетки влево, автоматически принимая боевую стойку и не обращая внимания на отсутствие одежды. Справа, перекрывая вторую половину подвального помещения, замер Джокер. С губ уже готовы были сорваться проклятья, когда обшаривавшие каждый дюйм подземелья на предмет угрожавшей нам опасности глаза увидели ЭТО…

Посреди лаборатории, не касаясь пола, зависли два призрака в одежде средневековых магов. Смутно знакомый мужчина лет тридцати и черноволосая красивая женщина лет на пять помладше.

«У-ух! – преувеличенно испуганно вскрикнула ведьма. – Николас, нас, кажется, сейчас попытаются заавадить. Клянусь Св. Домеником, я в шоке!» – на пальце призрачной красавицы тускло сверкнул золотой перстень-печатка с… зелёным крестом, окружённым оливковой ветвью и направленным остриём вверх мечом.

– Госпожа Перенелла, это… вы?! – Гарри непроизвольно шагнул назад, подхватив с кушетки покрывало и обматывая его вокруг бёдер, но не опуская нацеленную на призраков палочку.

Молодец! А мне теперь что прикажете делать? Хорошо хоть, неподалёку обнаружилась моя валявшаяся на полу после бурного раздевания мантия. Замотавшись в чёрную ткань, я пристальнее вгляделся в наших гостей и уже без особого удивления признал в молодом мужчине Николаса Фламмеля:

– Магистр Фламмель, госпожа Перенелла, – обычно следом следует пожелание здравия, но к призракам подобным образом обращаться как-то не пристало, – приветствуем вас в нашем доме. Чем обязаны?

«Дорогая, ты должна мне поцелуй. Я же говорил, нужно что-то более необыкновенное, чтобы вывести из равновесия этих милых молодых людей», – покойный алхимик, видимо, забавлялся сложившейся ситуацией. Он и его жена казались донельзя чем-то довольными.

«Не обращайте внимания на невежливость моего супруга, господа. Он человек рассеянный, как, впрочем, и все гении. Здравствуйте».

– Это вы были чародеем инквизиции? – Гарри убрал палочку в крепления на предплечье. – Но… почему мы? Зачем вам понадобилось вовлекать нас в работу с артефактом?

«А если мы ответим, что это была случайность и вы вышли на «Лик» сами?» – алхимик хитро улыбнулся.

– Позвольте вам не поверить, – молодец, Гарри, мгновенно просчитал все факты. То-то меня что-то беспокоило… Рассказ маститого зельевара пятнадцатилетнему помешанному на зельях мальчишке о Философском камне. Разговор с умирающим алхимиком, взявшим с меня обещание никогда не отказываться от мечты всей жизни. «Лик», дважды за мою жизнь появлявшийся в пределах досягаемости Гильдии. Выбор Лонграна и Вольфберга… Таких совпадений не бывает. Только…

– В любом случае, артефакт и зелье у Вольфберга… Я проиграл, учитель, – мне стоило определённого труда поднять глаза и встретиться с насмешливым взглядом призрака.

– Теперь он будет осуществлять собственные мечты. А я… я нашёл другой смысл жизни.

«Пфф! Как наивны эти дети, Николас. Они полагают, что Философский камень можно получить с помощью «Лика Вечности», – призрачная чародейка едва сдерживала смех.

– Но…

«Северус, прости нас за эту мистификацию. Философский камень может создать только тот, кто делает это не для себя, а для любимого человека. А «Лик»… всего лишь, как говорят магглы, аккумулятор магической энергии, принципиального значения он не имеет».

«Мы только добавили исчезательный эффект после каждого периода использования. Так что… новый будущий Глава Гильдии, боюсь, сейчас крайне разочарован исчезновением этой милой игрушки, – бывшая воспитанница доминиканского монастыря искренне забавлялась ситуацией, но внезапно её голос стал серьёзным. – Я видела в вас, Северус, безумно талантливого, но несчастного человека. Не возражайте! Вы просто тогда не понимали, насколько одиноки, озлоблены и несчастны. Альбус приводил к нам одиннадцатилетнего Гарри, и, как мы с мужем ни пытались вбить в голову старого светлого хмм… «благодетеля», что мальчик отчаянно нуждается в семье, Дамблдор всё равно воспитал из него героя-одиночку, человека, не пускавшего никого в свою душу. Мы хотели это изменить».