Консьерж (Пока ты спал)
Шрифт:
— Отлично, так и продолжим с хлороформом. Ты меня радуешь! — пробормотал Киллиан, в одной руке которого был ватный тампон, а в другой — скальпель.
Он прекрасно знал квартиру Клары, но, несмотря на это, вновь стал ее осматривать, на этот раз несколько другим взглядом. Он искал маленький тайник, спокойное, укромное место, где было бы тепло и немного света. Он изучил каждый уголок, каждую щелочку мебели, каждое углубление между предметами. В гостиной, у телевизора обнаружилось место для первого «клада»: голубой керамический горшок с развесистым фикусом, стоявший возле батареи.
Киллиан достал из рюкзака одну из коробок, купленных в зоомагазине.
Стараясь
Вторым местом стал шкаф в спальне Клары, а точнее, ящик с обувью. Киллиан положил второй абрикос в поношенную кроссовку. По его наблюдениям, эту пару обуви девушка не носила, и вероятность того, что она наденет ее в ближайшие сорок восемь часов, стремилась к нулю. Удачное место — спокойное, темное и теплое, точно как рекомендовал юный продавец в зоомагазине.
Операция «Плодовые мошки» была завершена в течение десяти минут; он положил начало долгой и интересной ночи.
Настало время крапивы, купленной в Китайском квартале. Киллиан надел резиновые перчатки и достал пакет с листьями. Ему предстояло долгое и сложное дело, требующее невиданной аккуратности: нельзя было оставить следов на вещах Клары или в ее доме. Самый простой вариант — измельчить крапиву и подложить ее в разные места в квартире — он отмел как неподходящий.
Двумя пальцами, очень осторожно, он взял лист крапивы и, стараясь не повредить его, провел по одной из диванных подушек, чтобы оставить на ткани ядовитые волоски. Он сделал это пять или шесть раз, справа налево и слева направо, обработав всю подушку полностью. Когда листочек стал совершенно гладким, он взялся за другой. Работа была медленной и деликатной, как у переписчика или ювелира. Нужно было оказывать ровно такое давление, чтобы листик не пострадал, но лишился жалящих волосков; если же лист крапивы разрывался, Киллиан собирал все, даже самые мелкие фрагменты, и начинал заново.
На одну сторону подушки ушло четыре листочка. Он перешел ко второй стороне (вдруг Клара ее перевернет); потом настала очередь самого дивана, на котором девушка растягивалась, когда смотрела телевизор, спинки дивана, куда она откидывалась плечами и головой, и, наконец, четырех стульев, на любой из которых она могла сесть, чтобы поужинать за столом.
Консьерж осмотрелся. В гостиной больше не оставалось ни одной мишени.
В спальне он понял, что нашел свою золотую жилу. Шкаф с одеждой открывал бесконечные возможности. К тому же, находясь в спальне, он мог разговаривать с Кларой.
Он начал с вещей, которые с наибольшей вероятностью касались ее кожи, то есть с нижнего белья, занимавшего два выдвижных ящика. Каждые трусики, колготки или лифчик он доставал со скрупулезностью китайского ремесленника. Он проводил по внутренней поверхности белья листиком крапивы, убеждался, что раздражающие ворсинки остались на ткани, потом аккуратно складывал каждую вещь и возвращал ее точно на прежнее место.
— Не думал, что у тебя так много трусиков, — сказал он, не глядя на девушку, будто пытаясь растопить лед и начать разговор. — Знаешь, я никогда столько не трудился ради кого-то, Клара.
Он взглянул на нее. Клара спала в той же позе.
— Я не жду благодарности, потому что понимаю, что не делаю тебе ничего хорошего. Но, знаешь, ты меня ставишь в трудное положение.
Он обработал все трусики, не меньше
— Не думай, что мне все это нравится. Я не садист…
Лифчиков было не больше десятка, и он быстро с ними разделался, потратив на каждый по одному крапивному листу. Держа в руках последний, он приблизился к Кларе, чтобы сказать ей нечто важное:
— Я сотру эту проклятую улыбку с твоего лица за один день, всего за один, и буду доволен. Мне больше ничего не нужно… — Он провел листком крапивы по ее шее. — Все зависит от тебя, Клара. Остановить меня сможешь только ты, сам я не остановлюсь.
Ее лицо во сне исказила гримаса, которую он принял за улыбку.
— Посмотрим, как далеко мы с тобой зайдем…
Он вернулся к шкафу. Колготки оказались настоящим испытанием, не только из-за их количества, но и из-за тонкости процесса: было крайне сложно обработать их внутри, не повредив. Пару раз листья крапивы разрывались, и ему приходилось выворачивать тончайшее изделие, чтобы убрать остатки растения.
С тех пор как Киллиан начал тайно проникать в дом Клары, он не испортил там ни одной вещи непреднамеренно. В 00:46 этой ночью это произошло впервые, и, хотя речь шла всего лишь о паре колготок, его это задело.
— Так больше нельзя, Клара. — Он резко выдохнул. — Я изо всех сил стараюсь, но рано или поздно ошибусь… Я же человек…
Он скомкал порванные колготки в руке и засунул их в карман, подумав, что с таким количеством вещей девушка не скоро заметит пропажу, если вообще заметит.
— Даже думать не хочу, что будет, если однажды ты откроешь глаза и увидишь меня здесь, в твоей квартире.
Но на самом деле он думал об этом и именно по этой причине хранил в тайнике под кроватью скальпель. Сама мысль о том, чтобы доставить девушке физическое страдание, отталкивала его, отталкивала почти так же сильно, как ее прекрасная улыбка. Насилие с ним не сочеталось, и он мог прибегнуть к этому средству только в крайнем случае. Физическая жестокость казалась чем-то примитивным, вульгарным. Жестоким может быть каждый; в том, чтобы толкнуть, ударить кулаком или ножом, нет интеллигентности, утонченности. Он не понимал тех, кто называет бокс искусством, ведь это грубая форма нанесения боли, которая требует отличной техники, но не психологии или глубокого анализа. Наоборот, незаметно и осторожно вмешиваться в чужую жизнь — это искусство, это сложная задача, решение которой и есть источник настоящего удовлетворения. Убить или ранить может любой, но играть с чужой жизнью, менять настроение, состояние души или даже судьбу человека, оставаясь при этом в тени, — одним словом, быть богом может далеко не каждый.
— Ради твоего блага, и моего тоже, надеюсь, что ты правильно отреагируешь, Клара.
Киллиан закончил с колготками, а в пакете оставалось еще множество листьев крапивы. И, несмотря на очень позднее время, он решил, что не даст им пропасть.
Киллиан перешел к футболкам, тоненьким, от Кельвина Кляйна, обработал джинсы «Донна Каран» и несколько цветных блузок «Александр МакКуин». Черные он не трогал, потому что на них ворсинки крапивы могли быть видны.
Консьержу хотелось пройтись и по постельному белью, на котором спала Клара, но он не хотел лишать себя удовольствия уснуть рядом с ней, обнаженным, этой ночью. Конечно, жжение его не пугало, но если на следующий день у него появится покраснение кожи, как у Клары, это будет выглядеть подозрительно.