Константин Великий. Равноапостольный
Шрифт:
Закончив массаж, Дая начинала тихонько напевать на родном языке, а императрица засыпала. Сон Фаусты был недолгим, но просыпалась она отдохнувшей и полной сил. Убедившись, что императрица всем довольна, рабыня во время растираний начала нашептывать ей ласковые слова на языке персов.
– Что ты бормочешь? – как-то спросила у нее Фауста.
Дая вздрогнула, словно она забылась и ее одернули.
– Восхищаюсь твоей красотой, о Божественная, – ответила та. – Твоей нежной кожей, прекрасным телом, мягкими, словно шелк, волосами.
– Жены правителей слышат подобное сотню
– Я бы не решилась лукавить, моя лесть безыскусна, – сказала Дая. – Не гневайся, о Божественная. Я залюбовалась тобой, а с языка сорвались слова, которыми в родных для меня краях описывали прекрасных дев.
Фаусте это понравилось. Помолчав немного, она сказала:
– Расскажи о родных краях.
О Персии Дая мало что помнила – дворец царя царей и долгую дорогу в закрытом паланкине из Ктесифона в Никомедию. Правдивые воспоминания не слишком заинтересовали императрицу, тогда рабыня перешла к легендам и сказкам, большую часть которых придумывала на ходу. Об огромных пирамидах из чистого золота, которые стерегли свирепые львы с крыльями и скорпионьими хвостами. О раскидистом дереве, на котором росло два вида плодов: одни – ярко-красные, сочные и наливные, убивавшие того, кто их съест, долго и мучительно, а другие – коричные, сморщенные и червивые, способные исцелить от любого недуга. О древнем Левиафане, однажды проглотившем луну вместе со всеми звездами, и храбром герое, который рассек чудовищу чрево, чтобы вызволить их.
Фауста засыпала под ее рассказы. Мелодичный голос Даи проникал в сновидения, рисуя картины необыкновенных сказаний. Императрица постепенно привязалась к персидской рабыне. Во время массажа Фауста начала делиться с ней своими тревогами и переживаниями. Даю это очень обрадовало. Она уподобилась охотнику, который осторожно подкрадывался к добыче. Сперва рабыня слушала молчала, сосредоточенно работая и временами кивая. Потом Дая стала робко произносить короткие фразы, выражая сочувствие. Убедившись, что императрицу это не раздражает, рабыня говорила все больше, продолжая прощупывать грань, за которую нельзя заступать.
Дая с удовлетворением обнаруживала, что день ото дня эта грань отодвигается. Мысленно она смаковала каждое слово, которым обменивалась с императрицей не как с госпожой, а как с собеседницей. Фауста, прежде воспринимавшая прислугу наравне с мебелью, благодаря Дае узнала о ней много интересного. Рабыня ведала все о жизни дворца. Пылкие страсти, крепкая дружба, измены, лютая ненависть – этим, казалось бы, безликим человечкам ничто не было чуждо. Императрица взглянула на них по-новому. Ей стало любопытно украдкой наблюдать за перипетиями их жизни.
Фауста ожила и повеселела. Константина это обрадовало. Ему донесли, что супруга сблизилась с персидской рабыней, но он не придал этому значения. Вскоре вся дворцовая прислуга превратилась в игрушки для Фаусты и Даи. Императрица, советуясь с рабыней, разлучала влюбленных или, наоборот, сводила их друг с другом, заставляла заклятых врагов работать бок о бок, сеяла раздор между старыми друзьями. Дая, уверившись, что Фауста к ней прислушивается, как-то сказала:
– Ты не у того божества просишь
– Я молилась всем известным мне богам, – вздохнула императрица.
– Значит, ты не обращалась к Станаэлю, – улыбнулась рабыня.
– Кто это?
– Сын самого Диониса.
– Никогда не слышала о нем.
– В незапамятные времена юный и любопытный Станаэль спустился в эти края. Жители устроили празднества в его честь. Веселились так, что земля дрожала под ногами, у домов рушились крыши. Молодой бог еще никогда так не развлекался. Утром он одарил всех своим благословением и попытался подняться обратно на Олимп, но не смог: истратил все силы. Тогда Станаэль уснул, чтобы восстановиться. Он проспал ровно год, а когда пробудился, жители собрались вокруг него и праздновали.
– Они так измотали его, что он вновь уснул? – предположила Фауста.
Дая кивнула:
– А перед этим Станаэль снова даровал всем свое благословение. С тех пор жители Сирмия и окрестностей раз в год устраивают праздник в честь младшего из сыновей Диониса. Станаэль благословит и тебя, о Божественная, только приди на его торжества.
Императрица покачала головой:
– Бог христиан этого не допустит. Он хочет, чтобы я опозорилась, не смогла выполнить своего предназначения. Константин потеряет терпение и женится на христианке, которая родит ему множество детей. Благословление сына Диониса – ничто против воли Господа. Мой супруг Его Именем сокрушил богов Рима и Эллады.
– Бог христиан слишком далек от нас, – заметила Дая. – Там, в вышине, далеко в небесах. Станаэль же совсем рядом. – Рабыня указала в сторону дверей. – Преподнеси сыну Диониса дар, и тогда даже самый могущественный из всех богов не сможет вырвать ребенка из твоего чрева.
– Какой дар?
– Слезу отца, волос врага и каплю крови невинного ребенка из благородной семьи.
Фауста нахмурилась:
– Мой отец умер, врагов у меня нет, и я никогда не пролью даже капельки крови моей дочери.
Дая улыбнулась:
– Константин будет отцом вашего сына, его слеза тебе нужна, о Божественная. Крисп взрослеет, но все еще невинен. Мальчики часто расшибают локти, колени и носы. А враг найдется у каждого. К сожалению, даже у тебя.
– Кто же это? – Императрица пристально посмотрела на рабыню.
– Констанция, любимица Господа христиан. Она открыто порицает тебя за то, что ты, живя с Константином, продолжаешь почитать богов своих предков, – сказала Дая. – По ее словам, из-за неправедной жизни Бог не посылает тебе сына. Она гордится тем, что родила наследника, а ты никак не можешь.
Фауста сжала губы. Слова рабыни обожгли ее изнутри.
– И где мне взять ее волос? – сдавленно спросила она.
– Я сохранила гребень августы, они с Лицинием останавливались во дворце на несколько недель.
Императрица немного помолчала раздумывая, затем велела:
– Принеси мне его.
Дая удалилась. Вскоре она вернулась с гребнем, на котором было несколько длинных белых, как лен, волос, и двумя маленькими флаконами для крови и слез.
V