Консультант по дурацким вопросам
Шрифт:
Реквизит: хирургические инструменты, фонарики, плащ-палатка, капельница, мед. боксы, ведра, тазы, консультант-хирург.
Следующий день начался спокойно. Группа работала без лишней суеты — все видели, что в график примерно укладываются. Миша держался в сторонке, приглядывал за техникой и старался не думать о вчерашнем.
Что же это было?
Типичная ситуация для съемок — у тебя на площадке возникает какой-то хрыч, которому «это все просто интересно». Ему просто интересно, а потом, как говорится,
Администратор, которого Миша регулярно «накачивал» — смотри, чтобы не украли, смотри, чтобы не было утечек, — среагировал вообще-то не на самого Диксона. Он, как выяснилось, сделал стойку на незнакомый объектив. «А у меня в списках этой камеры нету». Потом уже он посмотрел на человека и четко установил: не наш. Молодец парень, свою задачу выполнил на сто процентов.
А я — выполнил?..
Забудь, приказал себе Миша. Не отвлекайся. У тебя идет съемка. Тебе и так напомнят про твои подвиги, когда надо будет.
Напомнил майор — командир точки.
Майора прямо сейчас можно было фотографировать на плакат «Так должен выглядеть образцовый офицер Росссийской армии». Вычищенный, наглаженный, застегнутый на все пуговки, с сумкой-планшетом через плечо, он подошел к Мише едва не строевым шагом. И процедил сквозь зубы:
— Слышь, иди, там к тебе приехали. Иди и сделай так, чтобы их больше здесь не было!
Глянул злобно — и ушагал.
Так вот ты какой — офицер, вывернутый мехом внутрь, подумал Миша.
У ворот стоял все тот же «УАЗ» с надписью «ВОЕННАЯ АВТОИНСПЕКЦИЯ». Рядом двое: вчерашний подполковник и с ним незнакомый полкан.
— Ну, здорово.
— Здрасте…
Полкан Мише не представился, руки не протянул, вид имел отсутствующий.
— Пошли, погуляем.
Раздолбанная казарма, пережившая войну, а теперь мучимая киношниками, стояла на холме. До грузинской территории — метров триста. За углом казармы был окоп для БМП, и с его бруствера открывался вид едва ли не на пол-Грузии. Подполковник влез на бруствер и застыл, медитируя. Полковник встал рядом и тоже ушел в себя. Миша ждал развития событий.
— Да-а, красота, — сказал подполковник. — Слышь, ты рыбу любишь?
— Кушать — люблю, а так — нет. Кормить ее — тем более не очень.
— Так, остряк. Ты давай не остри, у тебя съемки когда заканчиваются?..
— Ну, завтра крайний съемочный день, потом — все.
— О, молодец, если завтра крайний съемочный, послезавтра к десяти — к нам.
— К десяти чего?..
— Утра.
— Мужики! — взмолился Миша. — Ну чего вы, как это самое… Ну я что, не понимаю, что ли?.. На допрос — значит на допрос, так бы и сказали!
Подполковник глянул на него как бы даже обиженно. Полковник любовался видами. Его тут не было.
— Слышь… Понимающий! — сказал подполковник. — Дубль два для особо одаренных деятелей кино! Ты рыбу любишь?
— Люблю…
— Ну вот к десяти утра и приедешь.
— Я приеду, вопрос — куда?
— А, ну да… Действительно. Ну, это, ты на четвертой базе спросишь, где особисты сидят.
Миша кивнул было, но тут же встрепенулся.
— Хороший
— Что же ты, блин, занудный-то какой, а? Позвонишь.
— На деревню дедушке?
— Нет, мне на телефон!
С ума сойти, подумал Миша, надо же, какое счастье: сам признался, что у него есть телефон! Хуже Диксона, ей-богу. Из того информацию тянули по слову, а из этого — клещами рвать надо, и клещи быстро погнутся.
А собственно, он и должен быть в сто раз хуже Диксона. Работа у него такая.
— Номер?..
— Блин, вот что ты за человек, а? Как же вы, гражданские, задолбали. Пиши номер, позвонишь, спросишь Петра Иваныча…
Особисты давно ускрипели на своем несуразном «уазике», а Миша все стоял у ворот, прикидывая, что бы это значило.
Рыбу-то он действительно любил.
Военные не говорят «последний», говорят «крайний» — примета такая. Миша не был особо суеверен, но кое-какие армейские традиции считал разумными. Вот и у него настал крайний съемочный день.
Группа быстро привыкла к тому, что от площадки «наверху», в южном лагере, можно доплюнуть до границы — и не впечатлялась на этот счет. Ну, посмеялись над грузинами, когда те прыгали у себя за шлагбаумом, увидев приближающиеся танки, — и забыли.
Миша тоже привык, что граница рядом, — да и фиг с ней. Здесь никто не напрягался по этому поводу. От разбитой казармы триста метров вниз по холму до нейтральной полосы, за ней — грузинские наблюдательные посты. «Нейтралка» не обозначена никак, просто чистое поле. А зачем, если все и так знают, что она тут. Все в курсе: этот домик — осетинский, а вон тот уже грузинский.
Навести на определенные размышления могло разве что предполье южного лагеря. Поверху, у самой казармы, была линия окопов, а уходящий вниз склон огорожен колючей проволокой, на которой через каждые сто пятьдесят метров, четко по уставу, висела табличка «МИНЫ» на трех языках: грузинском, осетинском и русском… Миша там покрутился, сообразил, что никто из группы на предполье не полезет в принципе — нечего тут делать, — и успокоился. Так, поглядывал в ту сторону, но действительно ни один человек к колючке даже близко не подходил. У группы в той стороне не было никаких интересов, да и ежедневные инструктажи на тему «бойся мин, смотри под ноги» повлияли…
Когда все случилось, Миша был в городе — мало съемки закончить, теперь надо с кучей народу успеть попрощаться, «закрыть» подвисшие вопросы, ну и вообще поговорить напоследок. Эти церемонии Миша распланировал аж на несколько дней. В поддержке съемок было задействовано такое умопомрачительное число местных, что просто руки всем пожимать — и то замучаешься. Но без помощи местных не было бы фильма. И хотя бы поблагодарить людей по-человечески — святое.
А тут еще особист Петр Иваныч вклинился со своей рыбой. Черт знает, сколько у него сидеть придется — хорошо, если полдня, а если лет пять строгого режима понадобится, чтобы всю рыбу съесть?..