Контора
Шрифт:
Но я все еще начеку. Я слишком хорошо помнил ту девушку в университете по имени Эми, которая призналась мне в любви через две недели после того, как мы начали встречаться. Я расчувствовался, и она, воспользовавшись этим, одолжила у меня стереоприемник и отказалась вернуть, когда девять дней спустя дала мне отставку.
Однако по глазам Элли я видел, что она сказала это не для того, чтобы умыкнуть у меня магнитолу. «Я признаюсь, – говорил ее взгляд, – что Чарлз Джефф Хэрст Фортьюн – любовь всей моей жизни». (Мой папа – страстный футбольный болельщик, до конца дней признательный Джеффу Хэрсту за то, что тот подарил ему лучшее
«Я беру этого мужчину в бойфренды, – продолжали эти глаза, – чтобы тискаться с ним по-быстрому в шкафу с канцелярскими принадлежностями в горе и в радости, в дни богатых гонораров и бедных контрактов, пока партнерство одного не разлучит нас. В подобном случае мы пересмотрим сделку».
Я улыбнулся про себя, и она ответила такой нежной улыбкой, что я глазам не верил: неужели кто-то способен питать ко мне подобные чувства?
Дыхание мое сделалось прерывистым, и хотя я обычно за словом в карман не лезу, происходящее сейчас с нами было столь невероятным, что даже у меня не нашлось слов.
– Прямо как в книгах, да? – выдавил наконец я.
– Пожалуй.
Элли продолжала улыбаться, но потом лицо ее исказила гримаса, и она заерзала: я ее придавил. Я взглянул вниз, и гримаса боли очень медленно связалась у меня в мозгу с ее гибким телом. Как соблазнительно оно выглядит! Кто бы мог подумать, что история моих пятнадцатилетних страданий и вожделений будет иметь счастливый конец?
Слегка приподнявшись, я провел пальцем по лицу Элли. Она прикрыла глаза и чуть не замурлыкала. Медленно, с величайшей осторожностью рука переместилась ниже – туда, где из-под купального халата показалась правая грудь. Я коснулся твердого соска. Мне вдруг померещилось, что из-за портьеры выглянул юрист с судебным постановлением (два юриста, третий – лишний, ибо три юриста – это уже судебный процесс), но ничто в мире не смогло бы меня сейчас остановить. Моя дрожащая рука начала скользить по коже Элли.
Я попытался справиться с этой дрожью: она смущала меня. Как будто я впервые в жизни «подержался за титьки»! (Эта грубая фраза прилипла ко мне, поскольку ее очень часто повторяли на игровой площадке.) Надо сказать, что практически все мальчишки моего возраста прошли через это благодаря любезности Лайзы Окли, тринадцатилетней девицы, которая так гордилась своей рано развившейся грудью и регулярными походами в магазин за лифчиками, что загоняла мальчиков в угол игровой площадки и приказывала «пощупать».
Когда она добралась до меня, я сказал, что мне без разницы, носит ли она лифчик. И тогда одним взмахом, как фокусник, Лайза сбросила лифчик, и они обнажились – вполне возможно, по ним был смоделирован конусообразный бюстгальтер Мадонны. Эти груди отрицали закон земного притяжения, и на них вполне можно было повесить шляпу.
У Элли груди были более округлые и весомые, но дело даже не в этом. Главное – чувство огромного облечения, которое я испытал. Когда я был подростком, то потратил столько времени, наблюдая, как они растут под блузками, платьями, футболками, и размышляя, как они выглядят и каковы на ощупь, а также глядя на ложбинку между ее грудями, что сейчас был вне себя от счастья, что
– Ну ни фига себе! – сказала Ханна.
Я резко приподнялся и обнаружил, что она стоит в дверях – глаза широко раскрыты, в одной руке – пара газет, в другой – бутылка молока. Элли рванулась из-под меня, и, потеряв равновесие, я упал на бок.
– Это не то, что ты думаешь, – начал я, и Ханна фыркнула.
– Это именно то, что ты думаешь, – возразила Элли извиняющимся тоном, запахивая купальный халат. А ведь я чуть было не познакомился совсем близко с этим прелестным телом. Черт побери! Ничего не поделаешь, придется набраться терпения.
– Я просто кое-что уронил ей на халат, – выпалил я первое, что пришло в голову.
Элли обдала меня презрением, как в былые времена.
– Например, свою руку?
Я ответил ей сердитым взглядом, а она печально покачала головой: за эти пять минут произошло такое! – а я сейчас успел ее разочаровать!
– Я… я… и не предполагала, – заикаясь, произнесла Ханна. – Я думала, раз вы вечно пререкаетесь, и вообще… Я просто полагала…
– Что ты можешь спокойно оставить нас одних в квартире, а когда вернешься домой, то мы не будем кататься по полу полураздетыми?
Ханна кивнула. Порой Элли выражала свои мысли с прямотой, не свойственной юристам.
Последовала пауза. Мы с Ханной пытались справиться с неловкостью. Затем стало ясно, что Элли не собирается развивать эту тему, и мы с Ханной с облегчением вздохнули. Я сменил тему:
– С каких это пор ты читаешь «Дейли мейл»?
– Что-что?
Я указал на газету в руке у Ханны.
– Ты что, превращаешься в свою маму? – И я рассмеялся неестественно громким смехом.
– Это Элли попросила ее купить.
Я повернулся к Элли, изобразив ужас.
– Только не говори, что это ты превращаешься в свою мать. Мне только этого не хватало.
На этот раз молчание затянулось, и мы с Элли наконец поднялись с пола.
И тут мне показалось, что Ханна смотрит на меня как-то по-новому, и во взгляде ее читается уважение. Она смотрела на меня как на мужчину, а не как на друга – впервые с тех пор, как несколько лет тому назад мы боролись с ней на заднем сиденье автомобиля. Причем как на мужчину, способного соблазнить особу, которая всего полчаса тому назад предпочла бы, чтобы у нее на груди топтался скорпион, танцуя детский танец «хоки-коки», нежели чтобы я дотронулся до ее соска рукой.
Элли стремительно удалилась из гостиной одеваться. Чтобы не нарываться, я не предложил ей свою помощь. Оглянувшись, она одарила меня такой улыбкой, что мурашки побежали у меня по спине, закончив свой бег где-то в паху. Я поплелся за Ханной на кухню. Она начала мыть посуду, старательно делая вид, будто ничего не произошло и она не застукала своего лучшего друга у себя в гостиной на полу, когда он уже собирался заняться сексом с ее же коллегой.
Немного понаблюдав, как она гремит посудой в мойке, я попытался втянуть ее в разговор. Мы с Ханной всегда были способны понять друг друга, и сейчас меня беспокоило, что именно она думает. За эти восемь лет был один момент, когда я пожалел, что наши отношения не имели продолжения после тех объятий на заднем сиденье такси. Интересно, испытывала ли она сожаления но этому поводу?