Конторщица 4

Фонд А.

Выбрала пёстренький халат из набивного ситца и ночную рубашку, в рубчик. Возле полки с трикотажем задержалась — не знала, что лучше выбрать, шерстяную кофту (вроде удобно, но цвет землисто-коричневый), или же свитер — цвет получше, нежно-зелёный, но отделка воротника некрасивая. Пока я мысленно пыталась разрешить дилемму, за спиной раздался голос:

— А я-то думаю, куда вы убежали.

Я оглянулась — Урсинович. Стоит, насмешливо рассматривает зажатые в моих руках голубые панталоны.

— Принарядиться решили? — хмыкнул он и,

не дожидаясь ответа, вышел из магазина.

И вот что это было? Зачем он следит за мной?

Веру-Лиду я забрала из дурки во вторник и привезла в коммуналку. Невзирая на мои опасения, устроила я её хорошо. Соседей дома не было, кроме Клавдии Брониславовны, но та из комнаты не выходила. Практически бросив Веру-Лиду, я оставила ей вещи и продукты, кратко объяснила, что к чему и побежала собираться в Москву. Ещё нужно было успеть получить главные инструкции от «опиюса».

Москва встретила меня шумом вокзала и тускло-пепельным небом. Толпы встречающих и провожающих, пассажиров, обслуживающих работников, и просто мимопроходящих граждан, сновали туда-сюда, создавая ничем не передаваемую атмосферу привокзально-дорожной суеты.

В делегации нас было пятеро: две невыразительных тётки из тракторного, курпулентная, пышущая здоровьем дама от исполкома, крепко сбитая девица, лет двадцати пяти, от целлюлозно-бумажной фабрики, и я. Бабы ошеломлённо вертели головой по сторонам провинциальным с видом и лупали глазами.

Минут через десять удалось привести их в чувства и, с горем пополам, мы загрузились в расхлябанный трамвай, который, дребезжа, громыхая и подпрыгивая на булыжной мостовой, покатил нас вперёд, к светлому будущему.

Съезд должен был состояться завтра, а сегодня у нас было еще целых полдня. Ответственные товарищи, снаряжая нашу делегацию, продумали о том, чтобы нам не было скучно, и всё свободное время мы могли бы приобщаться к культурной программе столицы. «Опиюс», выдавая задание, отмазал меня от необходимости культурно просвещаться. Поэтому, заселившись в гостиницу «Волна», мы разделились — тётки с недовольным видом отправились посещать Третьяковскую галерею, а я — знакомиться с «объектом» и выполнять по возможности задание.

Помещение, где находилась приёмная Терешковой, располагалось в типично-сталинском монументальном здании цвета мокрого асфальта. «Опиюс» выдал мне небольшой пакет документов, который я должна была официально передать секретарю Терешковой и попытаться наладить с нею контакт. Если не получится, у меня была ещё одна попытка, но после съезда. Но это было на крайний случай, там до отъезда времени было совсем мало. Поэтому на эту встречу я ставила очень многое, если не всё.

К моему удивлению, приёмная Терешковой была довольно аскетичной. Минимум неудобной мебели, узкая, словно катафалк, комната, стол-конторка, рядом — небольшой шкаф для документов. И всё. За столом сидела женщина средних лет, сутулая

и в очках на длинном носу. Так-то в принципе, она была ничего, но всё портило выражение вселенской скорби на её лице.

— Вам разве назначено? Валентины Владимировны сегодня не будет, — секретарша соизволила оторваться от пишущей машинки и уставилась на меня свозь стёкла очков. Глаза её за толстыми выпуклыми стёклами были, как у стрекозы.

— Нет. Я к вам, — ответила я и представилась. — Я от товарища Быкова. Горшкова. Лидия Степановна. Мне нужно передать вам пакет с документами.

— Положите документы на тот столик, — кивнула узким подбородком секретарша, не отрываясь от машинки.

Мой план по «наведению мостов» рушился прямо на глазах.

Я послушно подошла к «тому» столику и положила пакет. В голове лихорадочно роились заготовки для общения, но, по всей видимости, эта дамочка относится к категории таких, к которым «на хромой козе не подъедешь».

И что же мне делать?

Мысленно распрощавшись с результатом, я уже приготовилась уходить, как взгляд наткнулся на фотографию, вырезанную из какого-то журнала и любовно вставленную самодельную рамочку из открыток. Но фото улыбался с видом кролика-переростка…. Велимир!

Барышня изволит вздыхать по Офелию Велимирову?

Бинго!

— О! Вам тоже нравится творчество Офелия Велимирова? — хищно раздувая ноздри спросила я, разворачиваясь к секретарше.

— А что? — подозрительно уставилась на меня «стрекоза».

— Друг нашей семьи, почти как родственник, — поделилась я и сразу нарисовала себе железное «алиби», чтобы не восприниматься, как конкурентка, — мой муж ведь тоже пианист. Кстати, Офелий Велимиров — это же псевдоним у него. А звать его просто Велимир. Так вот Велимир и мой Валерий учились вместе, ходили на занятия по сольфеджио к одной учительнице.

— Да вы что! — затрепетала секретарша. — он такой талантливый! Он — гений!

— Да, гений, — со сдержанным достоинством улыбнулась я и прибавила, — а хотите я вас познакомлю?

— Да вы что! — затрепетала секретарша.

— Одну минуту! — воскликнула я, лихорадочно соображая, где можно позвонить, — Ждите меня здесь, я уточню, когда он свободен.

— Можно позвонить? — спросила я вахтёра, упитанного старичка-боровичка, сидевшего за стойкой с таким самодовольным видом, словно он генерал.

— Не положено! — высокомерно поджал губы тот и демонстративно отвернулся.

— Мне очень надо! — взмолилась я, а в моих пальцах магическим образом появилась пятёрка. — Я быстро!

— Ну если быстро, — деланно вздохнул румяненький старичок и пять рублей исчезли в его лапах со скоростью падения рубля в лихие годы.

«Хоть бы он был дома», — взмолилась про себя я, набирая заветный номер:

— Аллё! Велимир?

— Слушаю, — донёсся знакомый баритон и я возликовала.

— Это Лида! Лида Горшкова!