Конторские будни
Шрифт:
— Может быть, в клубе Сент-Джуд?
— Черт его знает, может, и там.
Грайс, надеясь, что он говорит разумно и сдержанно, вкратце рассказал Парслоу, чем занимается альбионская труппа. Но мысли у него весело разбегались, а язык угрюмо заплетался, и на Парслоу рассказ о делах альбионских любителей не произвел особого впечатления, Больше того — ему явно стало смешно.
— Да у ваших любителей просто мозги набекрень, — объявил он. — С чего вы взяли, что работаете на правительство?
Грайс допил остатки вина, чудом загнал обратно в пищевод отрыжку, которая чуть не выдавила из него вино обратно в стакан, и тут прозвенел звонок, возвестивший, что паб закрывается.
— С
— Грэйн-Ярд, Лондонский мост, ЮВ-1», — с тупым равнодушием прочитал Парслоу. Он даже не заметил, что Грайс показал ему пальцем, куда адресован заказ — ОТДЕЛ СНАБЖЕНИЯ ГОС. УЧРЕЖДЕНИЙ, — видимо, его развезло еще сильней, чем Грайса. — А ведь я довольно хорошо знаю Грэйн-Ярд. Хожу иногда через него напрямик в паб «Корона». Прекрасный, кстати, паб с внутренним двориком, можно выпить прямо на свежем воздухе, у них там стоят столики под зонтами.
— А тогда вы должны знать, — угрюмо сказал Грайс, складывая бумажку так, что Парслоу увидел наконец адресата, — про типографию «Альбион», ее недавно снесли.
— Снесли? — вопросительно повторил Парслоу. Его мутный взгляд упирался в строку ОТДЕЛ СНАБЖЕНИЯ ГОС. УЧРЕЖДЕНИЙ, но он явно ничего не видел. — Как это снесли? Она и сейчас там стоит,
— Стоит? — Теперь уже Грайс вопросительно повторил последнее слово Парслоу, и челюсть у него отвисла.
— Ясное дело, стоит! Окна выбиты, деревянная вывеска облупилась, но прочитать можно, Я сто раз мимо нее проходил. Может, ее собираются снести, чтоб она сама не развалилась, но пока еще не снесли. Уж мне ли не знать. Да я могу, если хотите, вас туда проводить.
— Ну зачем же я буду отнимать у вас время, — заплетающимся языком пробормотал Грайс и спрятал счет-фактуру в бумажник. Его тошнило. Он слишком сильно сегодня переволновался и чересчур много выпил.
Коротко извинившись, он отправился искать уборную. Ему казалось, что, пока его нет, Парслоу должен смыться — иначе он не вошел бы в зал, вытирая капли пота на лбу клочком туалетной бумаги.
Не успел он подойти к стойке, как Парслоу объявил, что ему давно пора бежать, но теперь они должны поддерживать связь и как-нибудь им обязательно нужно вместе пообедать — он, мол, знает один японский ресторанчик, где подают замечательно вкусные бифштексы. Все бывшие сослуживцы Грайса, если им доводилось по случайности встретиться, всегда решали «поддерживать связь» и никогда ее, разумеется, не поддерживали, но Грайс понимал, что ему-то надо еще разок увидеться с Парслоу, и пообещал «звякнуть».
— Вот-вот! Только звоните мне домой, а то на работу нам дозвониться, знаете ли, довольно трудно. Вы, наверно, удивитесь, но нашего объединения нет в городском телефонном справочнике. Теперь, похоже, все солидные фирмы предпочитают скрывать свои телефоны.
По дороге домой Грайс уснул и проехал свою остановку. Ну и денек! Если б он вел дневник, ему вряд ли удалось бы уместить все события этого дня на одной странице. А уж если б он делал записи в специальном «Дневнике делового человека», где одна страница отводилась на три дня, ему пришлось бы писать просто микроскопическими буковками.
— И вы никому об этом не говорили?
— Никому.
Да он, собственно, уже пожалел, что рассказал даже Пам. Она-то, разумеется, была потрясена и объявила, что для такого сенсационного сообщения
Понедельник, как известно, самый тяжелый рабочий день. Таким он и оказался для Грайса. Правда, пришел Грайс в контору немного успокоенный, с надеждой, что ему все же не грозит увольнение (швейцар мог его не опознать, юная Тельма могла не выдать, да и начальство могло спустить это дело на тормозах), причем пришел первый. Он очень хотел как можно скорей поговорить с Пам, но не тут-то было. Дисциплина за последние дни вконец у них охромела, и его коллеги начали прибывать на работу только после половины одиннадцатого; а когда явилась Пам, в нее немедленно вцепился Грант-Пейнтон и принялся нудно, со всеми подробностями рассказывать ей о своем посещении нового Ботанического центра, где горожанам продавали разные саженцы; этот центр открылся как раз неподалеку от улицы, на которой жил Грайс, и Грант-Пейнтон попытался втянуть его в разговор, но он демонстративно уклонился.
На работу в понедельник не вышло сразу несколько канцпринадлежников. По-прежнему отсутствовал Копланд; не было Ваарта и братьев Пенни; а к утреннему перерыву на чай обнаружилось, что Тельмы тоже нет, и это здорово встревожило Грайса. Он, конечно, собирался расспросить ее, что с ней приключилось после его побега, но она минут по сорок проводила утрами в уборной, и сначала он не заметил ее отсутствия: оно обнаружнлось, когда его коллеги решили подкрепиться.
Возможно, она заболела или просто притворилась больной — насколько Грайсу было известно, младшие служащие вроде нее могли раз в десять дней не выходить на работу, вот она, по-видимому, и решила этим воспользоваться. Хотя, возможно, ее все-таки уволили — вполне возможно.
Если кто-нибудь в «Альбионе» знал, что с ней стряслось, так это ее дядюшка из подвала, но Грайс побаивался к нему обращаться — а вдруг именно он застукал их возле секретного конференц-зала? Тогда Грайсовы расспросы наведут его на мысль, что они отнюдь не случайно оказались вместе, — это во-первых. А во-вторых, кто может поручиться, что сейчас у Архивного сектора дежурит дядюшка Тельмы? Ведь если альбионские швейцары дежурят по графику в разных местах и Грайс начнет расспрашивать не Тельминого дядю, а какого-нибудь другого швейцара, тот решит, что он просто спятил, и тогда уж ему вовек не выпутаться из этой истории.
А все же, если он хотел избавиться от беспокойства, другого выхода у него не было. Улучив минуту, когда сослуживцы рассматривали иллюстрированный каталог Ботанического центра, он выскользнул за дверь и спустился на лифте в подвал.
Но на этот раз Архивный сектор вообще никто не охранял. Пожалуйста, залезай в любой шкаф и снимай на микропленку все, что тебе угодно. Тяжелый день сказывался и тут. А ведь понедельник можно приравнять к национальному празднику, подумал Грайс, так мало людей выходит в этот день на работу.