Контракт с подонком
Шрифт:
– Так пусть простит! Все же просто.
Двери открываются, выходят Аксёновы. Александр Викторович, придерживает дверь Светлане Александровне.
Подходят к нам. Лицо обоих в контрастных пятнах. Но стараются выглядеть спокойными. С Александром Викторовичем пожимаем руки. Его пальцы подрагивают.
– Здравствуй, Максим, - нервным голосом здоровается Светлана Александровна.
– Отца приехал поддержать? Вся группа поддержки на его стороне, - чуть невменяемо и с горечью улыбается она.
Ян, психуя, открывает
– Потому что, мам!.. Потому что...
– Я с тобой не поеду, - бросает на Яна раненый прохладный взгляд Светлана Александровна.
– Нет, - качаю головой, встревая в разговор.
Хотя, да, ехал поддержать Яна и отца. Но...
– Не отца, а Вас поддержать.
Открываю ей дверь своей машины.
Удивлённо хмурится.
Подавая руку, помогаю сесть.
Стреляю гневным взглядом в Яна, стуча пальцем по виску.
Неторопливо катаю задумчивую и грустную Светлану Александровну.
– Может, Вам чего-то хочется?
– То, чего мне хочется, Максим...
– вздох, - большой грех. И гордыня.
Это - сдохнуть что ли?
– Понимаю. Был в похожей ситуации.
– С нашей Таней?
– С ней.
– Я догадывалась...
– вздох.
– Мне очень жаль.
– И вот, знаете, что самое дерьмовое в такой ситуации?
– Что?
– Что ты вроде как обрубаешь все с человеком, чтобы наказать его, отрекаешься, чтобы ему доказать что-то... А херово-то тебе. Потому что потерял-то любимого человека ты, а не он.
– Да. Да, Максим. Как верно ты говоришь, - сжимает поддерживающе мое предплечье.
– Так вот... Я хотел Вам сказать. Я говорил с... отцом. В вашей ситуации, Вы никого не потеряли. Он - да. А Вы - нет. Он хочет все равно быть рядом и будет. И будет делать все, чтобы восстановить отношения. А если не сможет, быть рядом в любой роли, в которой позволите.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы Вы не страдали от потери!
– пожимаю плечами.
– Он наказан в этой ситуации. А Вы нет. Он все равно Ваш. Чтобы сейчас Вы не творили, у вас априори индульгенция, у него бесконечная порка. Вы ему не принадлежите, а он вам - да.
Грустно улыбается.
– Ладно, вези меня домой, "дипломат"!
– уже более миролюбиво.
– Не зря Софья Алексеевна на тебя надежды возлагает.
– А давайте в "Бархат"? Там есть шикарное пралине и бельгийский шоколад.
– А... давай, - машет рукой.
И мы едим сладости, общаемся на всякие безобидные темы.
– А... Там мой брат или сестра?
– киваю на живот.
– Брат. Роман.
– Ромыч... Ну, круто!
– Да, очень красиво. Ян, Максим, Лаура, Роман.
– Спасибо...
– вздрагивает внутри.
Потом везу ее домой.
– Ты обязательно к нам приезжай. Приезжай почаще, Максим. Я всегда тебе рада.
– Приеду.
Проверяю телефон. От Мелании
Делаю круг проезжая мимо особняка. Ей передали вообще? Охрана обязана передать.
Поздновато уже.
Катаюсь в округе, задумавшись, выезжаю дальше на трассу. Это заправлять самому придется?
– смотрю на датчик. А я не умею. Никогда не заправлял тачку сам. Поворачиваю на заправку. Надо как-то осваиваться с этим.
На заправке подрезаю тачку, успевая юркнуть вперёд в очередь.
И та тачка хреново так тормозит, катясь вперёд, что я сжимаюсь, ожидая удара.
– Нет-нет-нет! Уф...
Пронесло!
Ругаю себя за маневр, который чуть не подставил мою красавицу под удар. Тупо сделал. Надо финалить с такими приколами. Софья Алексеевна больше не отправит своих людей вытаскивать меня из проблем, в случае чего. А к отцу неудобно обращаться. Останусь без тачки. А я не готов!
Смотрю в зеркало заднего вида, встречаясь взглядом с... отцом Сергием! Это я его подрезал?! Пиздец...
Он тоже узнает меня.
Открываю окно.
– Простите засранца, отче!
– Кадилом бы тебе по чреслам!
– ругается он.
– Только машину из ремонта забрал!
– "Технический перерыв десять минут"!
– объявляют в динамик.
Выходим из машин.
– Здравствуйте!
Достаю сигареты, засовываю одну в губы.
– Ты, чай, блаженный или бесноватый?
– отбирает зажигалку отец Сергий, кивая мне на плакат, что курение запрещено, огнеопасно.
– Ой!
– Приезжал бы к нам, исповедовался, причастился, помолился. А то, говорят, совсем ты в гордыне погряз.
– Кто говорит? Софья Алексеевна?
– Ну а кто ж?
– А она не погрязла? Или меценатам прощается?
– У Софьи Алексевны душа больная. Не суди. Она разное пережила... А ты ещё сопливый в гордыню впадать!
– Думаете?
– вздыхаю я.
– Страдает бабушка-то, что внук отдалился.
– Она так сказала?
– А тебе все сказать надо?!
– ядовито и сварливо.
– Душа тебе зачем? Чувствуй.
– Все непросто, отец Сергий. Она во мне человека унижает, понимаете?
– переходим мы неожиданно на серьезные темы.
– А ты будь выше этого.
– Как?!
– Если нет в тебе низкого, то и унизить не получится. Всё отлетит, не запачкав.
– Ну, я не святой...
– А если есть низкое, не защищай это, признавай, кайся. Обет возьми.
– Легко сказать... Попробуй тут разделить гордыню и гордость. Ну взял... Так и он про гордыню.
– Какой?
– Что не появлюсь никогда в ее доме.
Цокает, качая головой.
– А приберет ее Бог, что чувствовать будешь? От обета своего?
– Стрёмненько...
– признаюсь я.