Контракт
Шрифт:
Уроки музыки
— Анечка, еще раз середину пьесы, с мелодии в левой руке, пожалуйста. Настройся, помни — дышишь ровно ты сама, дышит и музыка. Плечи опусти, вес руки в клавиатуру. Мелодия стекает с пальцев, перетекает в клавиатуру. Так, тягучая беспрерывная линия, теперь хорошо. Дослушала последний аккорд — нет, не снимай руки сразу. Звук еще длится, живет — даже если кажется, что тишина наступила, — ты слухом продлеваешь, звук шаром воздушным зависает, ты будто провожаешь картину, что нарисовала только что. Так, так — и поверь, слушатель вместе с тобой захвачен этим медленным угасанием. Не выходи из состояния, продолжай. И когда
А теперь смена образа, резко, без раскачки — новое состояние. До конца пройди текст. Я молча посижу — только помни, у Шумана нет подготовки контрастов. Вторгается новое, нет конфликта при этом. Каждую мелодическую линию доводи до конца, расскажи ее. Ведь когда мы рассказываем — мы не объясняем. Но выговариваем, проговариваем, четко артикулируя — иначе никто не поймет, о чем речь. Очень хорошо, молодец! Если не будешь нервничать — а ведь ты не будешь, я знаю — завтра на академконцерте тебе обеспечена хорошая оценка. Даже и не сомневайся, не думай о пятерочке. Ты ее уже заработала. Дома не занимайся больше. Но непременно проигрывай «про себя». Концентрируй внимание и старайся не сделать ни единого перерыва. Вся наша работа — умение сосредоточиться и услышать музыку. Так вот, непременно, сидя за пианино, но не играя, всю программу дома пройди, раза два-три. Устанешь не меньше чем от беспрерывных упражнений, а толку больше. Договорились? Ну, подойди к нам с мамой теперь.
Почти часовая репетиция в зале закончилась, Исидора вздохнула с облегчением. Анечка — наказание господне, она возится с ней только из сострадания к Инне Витальевне — почти подруге, прекрасному концертмейстеру струнников, женщине со сложной судьбой.
— Инна, я довольна твоей дочкой. Вы хорошо поработали.
Анечка присела, опустив голову, в кресло рядом с мамой, Инна гладила ее по голове, смотрела на дочку с обожанием. Потом на Исидору — с обожанием, но несколько иного толка. Дочке — обожание с умилением, Исидоре — трепетное обожание. Растрепанные светлые волосы, в глазах застыли вечные невыплаканные слезы. Вечные и невыплаканные.
Невыплаканная готовность к страданию и помешала Инне стать яркой пианисткой, данные-то у нее покрепче Анечкиных. Но судорожная нервность делала усилия тщетными. Как странно все-таки. Есть продуктивная взнервленность, ее и зовут концертностью, она необходима, равна вдохновению. Конструктивная дрожь, выплескивающаяся в музыку самым пленительным образом. А есть бессмысленная, перечеркивающая усилия жирным крестом суеты. У Инны получалось именно так. Самобытность и умение работать — на одной чаше весов, отсутствие концертности — на другой. И теряют смысл долгие часы занятий, похвалы педагогов. Карьера не удалась. Да еще муж-неудачник в тумане растворился, Анечке лет пять исполнилось, мечта стать знаменитой пианисткой сменилась другой — вырастить звезду.
Инна так же судорожно переключилась на дочку. Отрабатывала повинность, играла в школе фортепианные партии скрипичных сонат — и лелеяла мечту воплотить несостоявшееся в Анечке. Подарить то, чего сама Инна не познала. Успех и славу. И как все теперь запуталось! Вслух сказать, что Анечка — хорошая девочка, но ждет ее будущее концертмейстера, да и то в лучшем случае, Исидора не решалась. Она давно для себя решила, что согласилась заниматься с Аней из чувства долга. Долг она всегда отдает честно и последовательно, остальное не ее забота. Из кукурузного початка орхидея не вылупится. Музыка Анечке полезна, лауреатами становятся не все, а уж любимцами публики — тем более.
Суровая
И еще что-то неуловимое, за чертой определений и за гранью понимания. Но везение — в последнюю очередь, если вообще в списке присутствует. Дар — уже и есть везение, при определенном комплексе данных успех неизбежен. Исидора знала это наверняка. Как и то, что тысячи (или сотни тысяч? миллионы?) музыкантов целенаправленно приговаривают себя к провалу, хотя щедро одарены, преданы музыке с детства. Но какого-то винтика в целостной системе не хватает — маленького, почти незаметного, и успех никогда не увенчает усилия, результат недостижим и миссия невыполнима. Будут клясть судьбу, потом обидятся на нее, потом — кто какую сможет (это самый сложный пункт, отправная точка для другой судьбы, резкая, лбом о стену, смена сценария) — придумают себе новую жизнь, возможно, даже счастливую, но без цветов и оваций. Скромную и тихую.
Достойнейший поворот дела — преподавательские радости, иные несостоявшиеся триумфаторы становятся истинными подвижниками. Мучительный и непривлекательный поворот — преподавательские будни, но присутствуют отвращение и постоянные жалобы на несправедливость. Уязвленная гордость и неудовлетворенные амбиции, часто приводящие к язве желудка. Есть редкие случаи мужественного прощания с музыкой, переход на работу в банк, уход в торговлю недвижимостью или обзаведение земельным участком, мирное разведение овец и выращивание клубники. Это счастливые люди, сбежавшие от профессии «неудачник». Остальные приспосабливаются, как могут.
Анечка пока что просто слушается маму. Она очень старается. Звезду с неба не ухватит, это да, но вполне прилично играет. Иногда не хуже Инны… да, не хуже Инны в лучшие времена.
Последняя репетиция перед концертом, настрой на хороший результат в ее случае необходим. Боже, какие она кровавые репетиции с Митей устраивала! Но там другое дело, там работа всерьез, можно говорить все, не жалея и не сюсюкая. А ведь и правда — кто жалеет талантливых? Кто хотя бы однажды проникся состраданием к щедро одаренным? Они в другой категории, небожители. И драмы, и страдания — за семью замками сокрыты. Будто их бури стороной обходят и страсти не сшибают с ног.
Она вздрогнула от воспоминания о Жене Величко, обходительном и застенчивом мальчике — в десять лет. Но его привели к ней шестилетним — он тогда худющим, хулиганистым был. В четырнадцать лет он уехал за моря, в большую и жаркую страну, с другим педагогом. А в двадцать шесть, два года назад, — выбросился из окна парижского отеля «Конкорд». Двадцать шестой этаж. Лауреат трех конкурсов, а после первой премии на крупнейшем международном состязании, двадцать один год тогда был Жене, — разъезжал по всему миру, виртуозность безграничная, давно позабытая.