КонтрЭволюция
Шрифт:
Особенно раздражало, что Генеральный выслушивал это с неподдельным уважением, кивал, иногда даже что-то бормотал одобрительное. Воспринимал всерьез. Да полноте, тот ли это человек, который Плеханова и Фейербаха с Гегелем ему один на один цитировал? С которым они про монизм советского строя толковали?
Ну, и конечно на одном из первых же заседаний Политбюро, на котором Фофанов присутствовал еще приглашенным, Генеральный поймал на себе его недоуменный взгляд. Оставил его после заседания, говорил сначала о какой-то текучке, потом как-то ловко, незаметно вырулил на тему «уважения к коллегам». Как важно его всегда и неизменно демонстрировать. Стал распространяться о том, что каждый человек, достигший уровня
Принадлежность к Коллективному Разуму партии — вот что было важно. А не совсем совершенное знание, скажем, грамматики русского языка, или даже неглубокое знакомство с марксизмом — это ведь на самом деле дело десятое. Подумаешь, Ленина и Маркса не смогли одолеть! Ерунда. Идейность и начитанность — это ведь совсем разные вещи! И первая в тысячу раз важнее второй. Мало того, есть подозрение, что одно даже может мешать другому! Почти как в Библии: во многия знания — многия печали. Много знаешь — начинаешь сомневаться. А вот этого как раз допускать нельзя.
Тот эпизод на Политбюро, когда он не скрыл своего шока и отвращения, вроде бы забылся, но Фофанов оступился еще несколько раз. Самая грубая ошибка, наверно, была им совершена как-то раз в Завидово. Он тогда опоздал, задержался из-за делегации французской компартии.
Фофанов явился, когда коллеги уже поужинали и предались культурному отдыху. А именно: они играли в домино! Разбились на две группы по четыре человека в каждой. И во главе одной из них он с изумлением увидел Генерального. Фофанов долго стоял и смотрел, как азартно лупят члены Политбюро костяшками по столу. Как весело выкрикивают: «Дубль!», «Рыба!». Потом его заметили, и кислое выражение его лица, кажется, испортило всем настроение.
Фофанов тут же принялся сам себя убеждать: ну, что же особенного? Ведь надо людям иногда и расслабиться. Выпить они с непьющим Генеральным как следует не могут (или не смеют). Ну, в лучшем случае рюмашку под закусочку можно пропустить, и максимум еще одну-две под горячее, а потом надо притворяться, что больше и не нужно. Охота теперь тоже уже не в такой чести, как при Брежневе, да и не все стрелять толком умеют. В карты играть — неприлично. Это или для блатных, или для гнилых интеллигентов. А домино — то, что надо, к чему с детства приучены, знакомое, родное, да и по интеллектуальному уровню — самое оно.
Но поздно Фофанов опомнился, заулыбался искусственно. Его реакция была замечена. И ему потом ее припомнили.
Собственно, удивил его именно Генеральный. Про то, что с хрущевских времен домино было любимой рекреационной игрой Политбюро, он слышал уже давно, еще в Международном отделе. Сначала отказывался верить, но потом более опытные коллеги убедили: так оно и есть.
Но он много лет знал Генерального. В его представлении Генеральный и домино никак не сочетались.
Фофанов знал, конечно, что слухи о любви к джазу, совершенном владении иностранными языками, об энциклопедических знаниях Генерального специально сочинялись в КГБ для воздействия на интеллигенцию. Неглупый ход, хотя можно было бы и не беспокоиться.
Но чтобы в домино играть… Наверно, он делает это, чтобы не отрываться от коллектива, думал Фофанов. Как там учили в 20-е годы? Будь проще, и люди к тебе потянутся. Почему-то очень не хотелось верить, что Генеральный забивает козла по велению души.
Товарищ Сталин лучше всех знал эти премудрости. Не терпел рядом с собой шибко умных и образованных. Нужен кто-нибудь попроще, толковый, но без излишнего блеска. Кто-нибудь вроде недалекого, но старательного и надежного Георгия Маленкова. Того самого, из народной частушки: «А товарищ Берия не оправдал доверия. А товарищ Маленков дал нам хлеба и блинков».
Кстати, очень интересно народная мудрость заключает, что высшее партийное руководство от щедрот своих «дает» хлеба. Не крестьяне кормят партию, а наоборот! Вот какое глубокое, тонкое понимание партийности простыми трудящимися, как великолепно выпестовал русский народ товарищ Сталин.
А тот самый Берия, который «не оправдал», он как раз пример слишком одаренного соратника, много о себе воображавшего. Настолько много, что даже мысленно поставить себя на первое место в иерархии запросто мог. А это уже никуда не годится. От такого помощника надо вовремя избавиться.
Но вот его, товарища Фофанова, личный помощник Николай Михайлович ни на какие высоты не претендует. Он хочет жить нормальной человеческой жизнью, а потому далеко не пойдет. И будет со своим умом и образованием — истфак МГУ, между прочим! — служить кому угодно и чему угодно, не напрягаясь. И тонкому и сложному Фофанову. И какому-нибудь Попову, если он его позовет. Но только Попов не позовет — ему что-нибудь попроще бы.
И Николай Михайлович об этом догадывается. А потому можно ему до некоторой степени доверять.
Фофанов полулежал в своей кровати в спецбольнице на улице Грановского, а товарищ Резунов Николай Михайлович устроился на стуле рядышком и докладывал ему о происходящих событиях.
Шепотом, не называя фамилий — главная аппаратная мудрость! — рассказывал о жутких интригах вокруг предстоящего Международного совещания. Хоть и говорил Николай Михайлович тихо и иносказательно, без имен и названий, но Фофанов все же счел за благо перевести разговор на более безобидные темы. Да и какую позицию ему самому занять по совещанию, он еще не решил. С одной стороны, действительно анахронизм и напрасная морока. Бессмысленная говорильня, дорогущая показуха, все за счет все того же рязанского (орловского, воронежского) мужика. Но, с другой стороны, с другой… В его личном, фофановском своеобразном положении такое совещание может и шанс некий дать…
— Да, и вот что еще, Григорий Ильич, — сказал, складывая бумаги в портфель, помощник. — Новости интересные есть — касательно товарища Буни.
Фофанов вздрогнул от неожиданности — только этого не хватало! Опять этот Буня!
— Да что там еще с ним? — ворчливо сказал Фофанов. — Меня он вообще-то не очень волнует, я же вас просил — забудьте о нем. Это пусть товарищ Усманов о нем заботится.
— Так в том-то и дело, Григорий Ильич, что, считайте, он у Усманова уже не работает! Завтра вам на опросное голосование вопрос пришлют о его назначении в отдел науки! Замом. А вы ведь просили там какой-нибудь контакт найти.