Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
Оживленно загудели эскадроны. Вытянувшись сплошной колонной, без всяких дистанций между подразделениями, полк тихим шагом двинулся на ближние хутора.
34
За ночь бойцы подкормили лошадей, сами отдохнули. Буря улеглась. Стало тихо. Светло.
Крестьяне внимательно при тусклом свете коптилок всматривались в лица бойцов, в их папахи, обмундирование. Они знали, что фронт далеко, что белые здесь еще не отступали.
Кавалеристы расспрашивали хуторян
— Ждали мы Красную Армию.
— Довольно! Испробовали на вкус, что такое Деникин.
— Хорош генерал?
— Землицы не жалел, только впереди шел закон о земле, а позади помещик с карателями.
Не ожидая утра, полк, забрав с собой проводников и перебежчиков, тут же по их просьбе зачисленных в строй, выступил. Через два часа головная застава уже была на месте. В предрассветной мгле едва видны были смутные очертания засыпанного, завьюженного снегом поселения.
Эскадроны вошли в слободу, как к себе на постой. Деникинцы, считая себя в безопасности в полусотне километров от фронта, да еще в такую пургу, не ждали гостей. Взвод «чертей» с запасом динамитных подушек направился к станции.
Деникинские солдаты уже без ненавистных кокард, с винтовками в руках, ловили штабных офицеров. Сонных, полураздетых беляков сводили в одно место, в школу.
— Это что? — остановил одного солдата Дындик.
— Так мы же бывшие красноармейцы. Пленные. А теперь рассчитываемся за приют…
К Булату, ухватившись за стремя, подступил молодой слобожанин.
— Скорей в усадьбу… к нашей барыне Мантуровой… Там вся офицерня.
— А где та усадьба?
— Я покажу, только лошадь скорее. Да вызовите пленных Алексеева, Минкина… Это наши, большевики.
Огороженная стройными, как свечи, тополями, дремала усадьба. У монументальных чугунных ворот в длинном тулупе клевал носом дряхлый старик. Заметив на коне слобожанина, присеменил к нему:
— Митька, а Митька, а сапоги внуку скоро стачаешь?
Алексей с товарищами вошел в дом. Прислуга спала. Пьяный голос разорялся в столовой:
— Пожалуйте, господа, за победу р-р-русского ор-р-ужия!
Перед советскими кавалеристами предстал грузный, без кителя, едва стоявший на ногах, пожилой офицер. На диване и прямо на полу, на персидском ковре, спали пьяные пары. На столе, среди объедков пищи, валялись опрокинутые бутылки. Очумевший от алкоголя толстяк радостно встретил неожиданных гостей:
— Скорее, господа, долой шапки, шинели! К черту оружие! От бутылки вина не болит голова… — Наполнив стаканы, развеселый беляк, оказавшийся полковником, затянул сиплым баритоном:
Был я раньше паном, светским бонвиваном, недурен собой. Ел деликатесы, и моиНа одном из столиков гостиной, где происходила пьяная оргия, Дындик обнаружил шкатулку, перевязанную толстым шнуром. Раскрыл ее. Она оказалась наполненной золотыми часами, бриллиантами, жемчугом. Стали допытываться, кто хозяин этого клада. Помещица, появившись из спальной и кутаясь в халат, заявила, что сундучок она видит впервые. Не признали его своим ни полковник, ни его собутыльники.
Один из гуляк, полицейский пристав, покручивая обвисшие усы, ехидно посматривая на полковника, обратился к Булату:
— Не знаете? Это от благодарного населения на алтарь отечества!
Захваченных в усадьбе белогвардейцев вместе с приставом увели в слободскую школу, заполненную пленными деникинцами — офицерами и солдатами разгромленного в слободе штаба дивизии. Вскоре озлобленные солдаты разделались со своими не успевшими как следует протрезвиться начальниками.
Мстя за погибшего друга, Чмель носился по заснеженным улицам слободы, извлекая из всех ее щелей спрятавшихся беляков. Заметив издали конвоируемых деникинцев, кричал во все горло:
— Давай, давай! Кроши их, подлюг, на каклеты!
Целый день Донецкий конный полк взрывал дороги, мосты, спускал под откосы эшелоны, уничтожал телефонную и телеграфную связь. В радиусе двадцати пяти верст истребил все обозы, мелкие команды, тылы. Офицеров, кроме захваченных в слободе, в школу не приводили. По заявлению «чертей» и «генштабистов», их ликвидировали при попытке к бегству. У старых партизан были слишком солидные счеты с деникинскими золотопогонниками.
— Куда пленных отправим? — спросил Парусов комиссара полка.
— Пленных не будет. Куда с ними возиться в рейде! Солдат отпустим, а офицеров… Офицеров… отправим в особый отдел…
— Скажите, пожалуйста, зачем же тогда гонялись за ними?
— Чтобы скорее кончить гражданскую войну, Аркадий Николаевич.
Устроили митинг. Тем из солдат, кто не пожелал вступить в Красную Армию, разрешили идти по домам.
Полк возвращался старой дорогой. Тачанку, где везли сундучок с ценностями, взятыми в усадьбе, окружили красноармейцы.
— В полку идет поговорка: сундук, полный золота, верно это? — спросил Булата Чмель.
— Есть и золото и платиновые монеты. Они еще дороже золота.
— А куда же мы его с вами, товарищ политком, везем? — подмигнул один из «чертей».
— В государство сдадим!
— А дойдет этот сундучок до строго предназначенной палаты? Как бы по дороге разные комиссары не полюбопытствовали, — нажимали на Булата всадники.
— А мы с печатью, как есть, да по расписке.
— Теперь, товарищ политком, все грамотные по бумаге, да и печать недолго сгарнизовать. Раздали б бойцам да и себе взяли б какую-то там дозу, — предложил Василий Пузырь. — Мы тут сражение ведем, а тыловикам достанется.