Копье Нептуна. Арабская весна. Первая и вторая книги

Афанасьев Александр

Где… Первый раз — он участвовал в Джихаде Аллаха еще в восемьдесят седьмом, когда он и еще несколько израильтян — тайно проникли в Пакистан, чтобы вести разведку и оценить возможность победы моджахедов в Афганистане. А потом… было еще много чего.

— Первый раз я вышел на пути Аллаха в Пакистане. В четыреста шестом [72] …

Мулла подозрительно смотрел на него.

— Он лжет! — выкрикнул солдат, явно весьма польщенный тем, что ему, простому солдату досталось место в исламском трибунале.

72

Году хиджры.

Мулла поднял палец.

—

Нехорошо говорить про брата нашего, что он лжет до тех пор, пока не выслушаны свидетели. Согласно шариату, должны быть два свидетеля мужского пола, а если таковых нет, то допускаются свидетели женского пола или дети, но свидетельство двух женщин приравнивается к свидетельству одного мужчины. Давайте послушаем свидетелей перед тем, как выносить суждение по шариату о виновности нашего брата…

Первым свидетелем оказался тот самый таксист. Второго — он никогда не видел.

Посовещавшись на месте, рассмотрев доказательства в виде цифрового диктофона и видеокамеры — шариатский суд вынес решение: смертная казнь американскому и израильскому шпиону…

Из здания суда — его выволокли двое мухабарратчиков — это оказалась территория воинской части, тоже неприбранная и анархичная. Были видны шатающиеся солдаты, стоящая гражданская техника — машины и мотоциклы, мотороллеры. Свободные от службы солдаты собрались, чтобы поглазеть на американского и израильского шпиона — такое зрелище они видели впервые в жизни, кто-то смотрел с почти детским любопытством, кто-то — со звериной ненавистью. Один из солдат плюнул в него. Его провели к внедорожнику — старый «Ниссан» иранского производства, распространенный на Востоке — и втолкнули назад, в багажник. Потом — в машину сели еще несколько человек, он понял это по тому, как машина мягко качнулась на рессорах. Потом — заперхал загнанный как дохлая лошадь двигатель и они, хвала Аллаху тронулись. Судя по звуку — за ними шел еще один грузовик, возможно пустой, возможно — с солдатами.

Мустафа начал готовиться к смерти.

Он прекрасно понимал, что рано или поздно умрет, он предполагал, что уже никогда не увидит Израиля. Он не надеялся продержаться столько, сколько продержался на самом деле — и был зол на себя, на то что так дешево попался. Он работал в Пакистане, в саддамовском и постсаддамовском Ираке, в Турции, на русском Кавказе, в Ливии — и то, что он попался здесь, казалось ему дикой несправедливостью. Но есть то, как оно есть — и он понимал, что выпавшая ему смерть наверняка не худшая. Если только солдаты не станут над ним издеваться, а просто исполнят приговор. Для людей его профессии — пожелание быстрой смерти было добрым пожеланием.

Он был солдатом израильской армии, когда-то данным — давно — так давно, что он уже не считал себя израильтянином. Будучи не арабом по крови он уже давно считал себя арабом и никто не мог отличить его от араба. Он работал на Израиль и был одним из ценнейших активов МОССАДа — но при этом он искренне любил арабский народ, арабов. Это были лучшие друзья, когда ты становился их другом и опаснейшие враги, когда ты становился их врагом. Из раза в раз — они выбирали себе вождя, потому что подчинение вождю, сильнейшему было в их генах — вот только вождь раз за разом либо с самого начала оказывался подонком, либо становился таким со временем. Подлинным проклятьем была нефть: израильтяне не имели ничего, кусок просоленной пустыни и горы, вот и все что у них было вначале — поэтому, они вынуждены были всего добиваться тяжелым трудом. Арабы имели нефть, они продавали ее получали деньги и могли ничего не делать, ничего не изобретать, не создавать, не открывать. Получалось так, что страны где была нефть утопали в мракобесии, просто от жиру бесились как Саудовская Аравия — причем таких же как они арабов они ввозили на рабских правах и эксплуатировали без зазрения совести. А те, у кого нефти не были — завистливо смотрели на тех, у кого она была и пытались подражать им во всем — прежде всего в мракобесии. И те, кто обвязывался поясом шахида и шел, чтобы подорваться — даже не подозревали, что смерть их была угодна не Аллаху, а нефтяным шейхам, которым надо

было поддерживать высокие цены на нефть и шантажировать Америку. Они знали это… многие, по крайней мере в городах — догадывались, что не все так просто — ведь Интернет был доступен и можно было узнавать самые разные мнения. Однако, они были слишком горды, чтобы признать ошибочность собственного пути, потому что это значило признать ошибочность пути, по которому шли их отцы, деды и прадеды. И они продолжали лить кровь на иссушенную солнцем землю, которая и так впитала Аллах знает сколько крови.

А вот сейчас — она впитает и его кровь. Машина качнулась на рессорах и остановилась.

Захлопали дверцы. Потом — открылась пятая дверь — и его вытащили наружу, поставили на ноги. Потом — его отвели в сторону и кто-то расстегнул наручники. За Нисаном — шел старый американский армейский трехосник, сейчас около него толпились солдаты, пополам в красных беретах Мухабаррата и в обычных, армейских. Они с любопытством смотрели на них.

Исполнителей приговора было двое, они стояли в нескольких шагах от него. Один — тот полковник, который заседал в шариатском суде, среднего роста, плотный, с короткой, аккуратно ухоженной бородкой. Второй — выше его на голову, майор с угрюмым, чернявым лицом. Одной рукой он держал русский автомат, второй — бросил ему короткую саперную лопатку.

— Копай, сын свиньи! — сказал полковник.

— Как ты смеешь называть так меня, правоверного, участвовавшего в джихаде!? — Мустафа аль-Джихади решил играть роль до конца.

— Какой ты правоверный! Ты сионист и жидовский шпион. Копай, а то пристрелим тебя и бросим в пустыне на растерзание животным!

Стоявший рядом с полковником майор передернул затвор автомата.

Мустафа аль-Джихади принялся медленно копать неподатливую почту. Лопата за лопатой… каждая лопата означала еще несколько секунд жизни.

— А теперь слушай меня… — вдруг сказал полковник по-английски.

Мустафа аль-Джихади никак не отреагировал, он продолжал копать. Вероятность того, что его расстреляют сейчас — пятьдесят на пятьдесят. Могли и просто пугать, имитируя казнь. Так бывает…

— Можешь ничего не говорить, просто слушай и копай — продолжал полковник — я знаю, что ты израильский шпион, но мне на это наплевать. Я говорю с тобой от имени военных, которым не наплевать, что происходит с нашей многострадальной страной. Американцы предали нас, они продались с потрохами саудитам. Остались только вы…

Мустафа аль-Джихади продолжал копать.

— У нас остались кое-какие силы. Республиканская гвардия — там весь генеральский состав уже не наш, но в командовании осталось достаточно наших людей. Можешь проверить, как выберешься — меня зовут Исмаил Тури, полковник Исмаил Тури, девятая танковая дивизия. Я учился в Соединенных штатах Америки, сейчас занимаю должность начальника разведки дивизии. Моего предшественника — убили только за то, что он отказался присягнуть этим проклятым исламистам. И не только его самого — но и всю его семью. Меня тоже в любой момент могут расстрелять — только за то, что я плохой правоверный. Любой солдат, любой подчиненный может на меня донести, и меня будут судить шариатским судом. Я лучше передавлю всю эту мразь гусеницами танков, чем смирюсь с этим и дам себя зарезать как барана.

Аль-Джихади вспомнил — на вооружении девятой танковой дивизии были танки М-1А2 Абрамс. Уступают последним моделям Меркавы — но оружие серьезное…

— Теперь слушай внимательно, что я тебе скажу и передай своему командованию как только выберешься. Наши люди, которые еще остались — скажут исламистам, что они согласны напасть на Израиль. Такое предложение было сделано… они думают, что мы погибнем в боях с вами, а Египет останется для них. Но это будет сделано только для того, чтобы скрыть приготовления к военному перевороту. Мы хотим огнем выжечь всю обосновавшуюся в Каире нечисть. В танковых войсках в ВВС исламистов мало, мы знаем про них и убьем, как только наступит день. И мы не будем воевать с израильской армией. У нас достаточно верных людей в армии — чтобы разобраться со всеми предателями и для через три — зачистить Каир.