Копенгагенский разгром
Шрифт:
Рядом захохотали, а я произнес:
— Да нет, приятель. Это твоей жене придется за двоих отдуваться!
— С какой это стати?! — набычился сосед.
— А с такой, что я-то не женат, — осклабился я.
Неудачливый шутник вращал глазищами, но не нашел что ответить.
Мы вытянули весь якорный канат, и офицеры приказали вернуться по местам. Судно пришло в движение.
Дневной свет, проникавший через решетку, позволял немного ориентироваться во времени суток. Наступил вечер. Больше нас не тревожили, и я ворочался на грязном полу в надежде хоть сколько-нибудь отдохнуть. После упражнения
Когда я разомкнул глаза, в трюме было намного светлее. Я повертел головой, ненавязчиво разглядывая соседей. Один перевернулся на бок лицом ко мне, но я не смог различить, открыты ли его глаза. Я тоже лег на бок, повернувшись к нему спиной. Передо мною оказался тот, что намедни получил банником по зубам. Он лежал на спине, верхнюю часть его тела скрадывала тень. Царил полумрак, и я видел, как лицо соседа странным образом морщится. Я подумал, что столь живая мимика вызвана волнительным сном, но вдруг мне показалось, что часть правой щеки оборванца отделилась и переметнулась куда-то за левое ухо. Пораженный зрелищем, я впился глазами в его лицо. Еще один кусок лица отпрянул в сторону, прошмыгнул к поясу и оказался… крысой!
— Черт побери! — сорвалось с моих уст.
Я вскочил на ноги, ударился головою о потолок, выругался еще раз. Но даже произведенный мною шум не распугал серых тварей. Крысы с деловитой сноровкой пожирали лицо соседа.
Я схватил банник и ударил им в голову несчастного. Грызуны разбежались, и я содрогнулся от ужаса. Лица у соседа не оказалось, крысы изгрызли его целиком.
Со всех сторон послышались возмущенные голоса:
— Проклятие! Мистер! Какого черта ты шумишь?! Мы могли еще поспать!
— Крысы! — объяснил я, задыхаясь. — Крысы! Они сожрали его лицо!
— Эка невидаль, — буркнул кто-то.
— Пусть лучше жрут трупы, чем корабельную провизию, — проворчал еще кто-то.
— Но он только что был жив! — крикнул я, будучи уверен, что именно грызуны и убили этого человека.
Со всех сторон послышались хохот и леденящие душу выкрики:
— Был жив, да помер!
— Цинга, мистер Дипломат!
— И тебя когда-нибудь сожрут крысы!
— На том твоя дипломатическая миссия и закончится!
— Зато сатана не узнает!
Я опустился на пол, уронил руки на колени и сидел, понурив голову. Судя по звукам, крысы вернулись к трапезе. Корабль жил обычной жизнью. В какой-то момент пришел офицер, выбрал меня и еще одного узника и велел убрать труп. Схватив умершего за ноги, мы вытащили его на верхнюю палубу.
— Yo-heave-ho! — крикнул напарник, и мы сбросили мертвеца за борт.
Беззубая застенчивая улыбка все время стояла у меня перед мысленным взором. Пока тело падало вниз, я прочитал короткую молитву и испросил прощения у покойного и у Господа за то, что ударил этого человека. Мелькнула малодушная мысль, что плошка с гороховой похлебкой хоть сколько-то послужит искуплению моей вины.
Я огляделся по сторонам в надежде увидеть какого-нибудь высокопоставленного офицера и вновь заявить о своем дипломатическом статусе, но
Я успел разглядеть, что попал на борт линейного корабля и плыли мы в составе громадной эскадры. Казалось, что в море, сколь бескрайним оно ни было, а свободного места не осталось: насколько хватало глаз — всюду линейные корабли, фрегаты, корветы, бомбардиры, брандеры и тендеры под британскими флагами. Как я узнал позднее, в эскадру входило пятьдесят три корабля, а весь английский флот составляли сто четыре судна. В груди похолодело от недобрых предчувствий. Я подозревал, что английские офицеры проводили урок артиллерийского дела отнюдь не ради того, чтобы скрасить наш досуг. Нам предстояло сражение. Морская битва с моими соотечественниками!
И для невольников с нижних палуб единственным шансом выжить была победа.
Глава 10
Во время следующей трапезы я уже не отказался от своей пайки. Мало того, нашел гороховую похлебку вполне сносной.
Потом мы вновь крутили кабестан. Корабль встал на якорь.
Привели новую партию узников. Их переправили на шлюпках с другого корабля. «Старожилы» радостно гоготали, осыпали новичков оскорблениями, норовили угостить затрещинами и пинками. Конвоиры не препятствовали издевательствам, молчаливо одобряя все, что способствовало подавлению воли пленников.
Я не выдержал и вступился за новеньких:
— Эй вы, канальи! А ну заткнитесь! Кто откроет свой поганый рот, отделаю так, что крысы хоронить не придут!
— Вот мистер Дипломат! — выдал кто-то благодушную реплику.
— И впрямь дипломат, — нехотя поддакнул еще кто-то.
Гвалт стих. Новички, оказавшиеся поблизости, поглядывали на меня с опаской и с одобрением. Их оказалось так много, что теперь улечься на полу можно было только прижавшись друг к другу. Теперь для выяснения отношений пушечный банник не требовался. А получить локтем в глаз или под ребро удавалось и без драки, достаточно было повернуться с боку на бок. Эта скученность произвела на меня, пожалуй, самое удручающее впечатление.
А потом случилось нечто и вовсе невероятное.
Явился офицер и солдаты, вооруженные мушкетами. Офицер объявил, что отныне у нас будет новый преподаватель артиллерийского дела.
— Мистер Джон Кэну, — представил учителя англичанин, сделав в фамилии ударение на первый слог.
Конечно же, никакого мне дела не было до того, кто будет разъяснять, как заряжать пушки и стрелять из них. Новый преподаватель, старый! Вот сдохли бы оба — хоть какая-то радость. И конечно же, произнесенное с английским акцентом имя Джон Кэну не вызвало у меня никаких ассоциаций.
И когда я увидел мосье Каню в английском мундире, я чуть языком не подавился. Он спустился по трапу, высокомерным взглядом окинул пленников и с особой галантностью раскланялся с офицером.
— Жан! Скотина! — заорал я. — Что ты тут делаешь?!
— Я намерен обучить вас артиллерийскому делу, — ответил подлый французишка.
Оставив без внимания мои оскорбления, он подчеркнул свое новое столь высокое положение: посчитал ниже достоинства опускаться до словесных перебранок со мною.