Копенгагенский разгром
Шрифт:
И кто же был этот человек, знакомец Феклистова? Артемий просиял, увидев того в толпе. А теперь мне сдается, что этот таинственный друг действовал заодно с капитаном Годеном и мадемуазель де Понсе.
Помнится, Феклистов высказывал опасения в отношении графа Воронцова. Эх, Артемий, Артемий, не того человека заподозрил ты в коварных планах. Я был уверен, что граф Воронцов никоим образом не причастен к злодейству, хотя и поспособствовал мадемуазель де Понсе. Но он был в неведении — в этом я не
Меня осенила мысль: настоящим злодеем был неизвестный знакомец Артемия Феклистова!
Я даже вскочил и сделал три шага по комнате — больше не позволяли ее размеры, а к тому же и эти шаги отняли у меня все силы. Я плюхнулся на кровать и закрыл глаза.
Ну конечно! Версия о вероломстве неизвестного знакомца Артемия Феклистова многое объясняла. Он как-то узнал о том, что в Англию прибудет прусское судно за монетами, отчеканенными по заказу российского императора. В голове проходимца созрел дерзкий план ограбления. Помочь должны были мадемуазель де Понсе и капитан Годен.
Нужно будет выяснить, как виконтесса попала в окружение графа Воронцова, кто ее представил? Может, это и был неизвестный товарищ Феклистова?
Артемий на свою беду заметил слежку. Он, конечно же, не догадался, что это была слежка, решил, что встретил старого друга. А тот свое присутствие раскрывать не собирался и, недолго думая, отдал Феклистова на растерзание капитану Годену. Вот вам и ответы на вопросы: почему знакомец, которому обрадовался Артемий, не вступился за него и исчез, не дожидаясь полиции.
Но что теперь было делать мне? Нужно было сразу послать Николь в полицию, а не за доктором? Так она испугалась бы за судьбу Жана. Каналья основательно вскружил ей голову. Нужно было идти в полицию самому, а не тратить время и силы на поездку в банк.
А впрочем, что полиция? Я был уверен, что ни виконтесса де Понсе, ни сэра Оливера Годена в Англии нет. Бог весть как, но они покинули порт.
Оставалось собраться с силами, разыскать «Брунхильду» и возвращаться в Россию. Навстречу позору и каторге.
Глаза сами собою закрылись, усталость взяла свое, но вздремнуть не удалось. Отворилась дверь, и появилась Николь. За нею пожаловал господин средних лет с саквояжем, полным медицинских склянок, судя по доносившейся трели.
Доктор Руиз осмотром остался вполне доволен.
— Мистер Воленский, вам нужно как следует поесть и попить. Можно даже виски, но самую малость, — посоветовал он.
— Виски я терпеть не могу, — буркнул я. — И в рот мне сейчас ничего не влезет.
— Так часто бывает, когда злоупотребишь виски, — возразил доктор. — Поешьте через силу. Вот увидите, вам сразу же станет лучше. По крайней мере, мои услуги вам более не понадобятся.
«Наверняка узнал, живодер, что денег у меня нет!» — подумал
— Что ж, спасибо на добром слове.
— Я оставлю вам одну хорошую настойку. Выпейте виски, но самую малость. А потом если захочется еще, то пейте это, но только не виски.
Он оставил небольшую бутыль и ушел. Николь с заговорщицкой улыбкой скрылась за дверью. Через несколько минут она вернулась и привела Бекки. Та внесла в комнату поднос, на котором красовалось блюдо с вареным картофелем и жареной сельдью.
Николь с прежней лукавой улыбкой поставила передо мною стакан виски и сказала:
— Как писал Аристотель, подобное лечится подобным.
Я чуть не подавился, хотя еще и в рот не успел ничего положить.
— Николь! Аристотель ничего подобного не писал! И чтоб ты знала, уроки античной литературы каналья Жан преподал мне еще десять лет назад!
Девушка покраснела, потупила взор, но через секунду с вызовом вздернула подбородок и спросила:
— Если вы так ненавидите мосье Каню, зачем же держали столько лет камердинером?
— Ну, сперва он был гувернером, умудрившимся понравиться родителям, при том, что совершенно не докучал мне занятиями. Как же было не полюбить такого гувернера?! Ну, а потом как-то так вот, привык к нему…
— Выпейте, вам станет лучше. — Николь подвинула мне виски.
Я осушил стакан единым духом, и немедленно вернулись бодрость духа и тела, и аппетит волчий проснулся. Налег я на картофель с сельдью. А Николь, наблюдая за мною, стала рассказывать:
— Я бегала на пристань, расспрашивала там. Мадемуазель де Понсе уплыла на прусском судне «Brunhild». Никаких сомнений в этом нет.
— А мои сундуки?! — воскликнул я.
— Все четыре сундука также подняли на судно, я узнала, — сообщила Николь.
— Вот как, — задумался я.
Обескураженный, я вновь взялся за еду, решив, что эти новости проще переварить на сытый желудок.
— Корабль отбыл в Северное море, — продолжила Николь.
— Как это? — Я застыл с вилкой наперевес.
Виконтесса де Понсе поднялась на борт «Брунхильды», — этому еще можно было найти объяснение. Но чтобы капитан бросил меня, ушел, не выяснив, что со мною сталось?!
А с другой стороны, Элен не поднялась бы на борт, если не знала наверняка, что судно немедленно покинет Англию.
— Черт знает что, — пробормотал я по-русски и отправил картофелину в рот.
— А еще! — повысила голос Николь и взяла паузу, приготовившись чем-то этаким меня удивить.
Я продолжил трапезу, будучи уверен, что услышу что-нибудь утешительное о французишке. Думал, Николь встретила каналью где-нибудь в соседнем кабаке.
— Я видела в таверне… — продолжила девушка.