Копи царицы Савской
Шрифт:
Круглолицая дернула подругу за рукав и шепнула:
– Бежим в дом, пока он не видит! Там спрячемся...
Вторая опешила от такого отчаянного предложения и замотала головой:
– Нет! Мне страшно...
И снова любопытство победило. Курсистки юркнули в сени, оттуда в кухню и спрятались за печью. В дымоходе гудел ветер, что-то скреблось под деревянным полом.
– Мышь? – вытаращила от ужаса глаза круглолицая. –
Послышались шаги. Это немец возвращался в дом. Незваные гостьи задернули матерчатую перегородку между печью и стеной и затаились. Хозяин прошел мимо, ничего не заметив. Он громко топал в горнице, что-то переставлял... звякнула посуда, булькнула какая-то жидкость...
– Колдует... – с восторженным ужасом прошептала круглолицая.
Немец бубнил себе под нос слова, которых было не разобрать. Дверь в горницу оставалась приоткрытой, оттуда падал тусклый свет. Девицы не выдержали пытки неизвестностью. Они покинули свое убежище и на носочках прокрались к двери...
Доктор стоял посередине комнаты и медленно раздевался. Вот последняя одежда упала на пол... Круглолицая, чтобы подруга не ойкнула, зажала ей ладонью рот. Фигура у немца была нескладная и женоподобная, с узкими плечами, отвисшим брюшком и раздавшимися бедрами. Он шагнул к столу, зачерпнул рукой из миски и принялся размазывать по телу какое-то снадобье, сопровождая свои действия нечленораздельным бормотанием.
– Мал... ки... таф... те... лах... – доносилось до девушек. – Ил... теф... зел...
– Неужто он... дьявола призывает? – испугалась круглолицая. – Надо бежать...
Однако обе словно приросли к месту, завороженные увиденным. Запахло кислым... Сверкнула молния. Оглушительный раскат грома потряс деревянное строение.
У круглолицей сдали нервы, она дрогнула, вскрикнула и опрометью кинулась прочь. Вторая, с пронзительным визгом, за ней... Во дворе было светло, как днем. Молнии сверкали не переставая, били совсем рядом, ослепительными зигзагами уходя в землю. Пушечной канонадой гремел гром...
Курсистки бежали, не оглядываясь, и не увидели, как березу у крыльца объяло пламя, как оно перекинулось на дом и огонь, подхваченный ветром, жадно лизал стены и крышу...
Глава 19
Прошла неделя после похорон Зебровича. Жизнь Глории как бы шла в двух разных измерениях: в одном распускались деревья, светило солнце, ходили по улицам одетые по-весеннему люди... в другом – подстерегали незримые опасности, таился неведомый враг, нависала тень безумия. Глория боялась вспоминать о прошлом, боялась думать о будущем. А между тем без этого невозможно было обрести новую точку опоры взамен утраченной. Замужество, скучная праздность, шопинги, светские развлечения закончились... даже угрызения совести и чувство вины совершенно притупились. Глории невольно приходили на ум слова карлика о том, что в двадцать восемь лет у человека наступает перелом в судьбе – по сути, он окончательно выбирает
Лавров терпеливо ждал, пока она оправится от потрясения и начнет жить не минувшим, а настоящим. Он наблюдал за каждым ее вздохом, подспудно ожидая «прокола». Он так до конца и не уверился в ее искренности. Все, что с ней произошло, могло оказаться ловким трюком...
«Чего она добивается? – гадал он. – Неужели весь сыр-бор из-за наследства?» Однако Глория при всей ее изнеженности и лени не походила на меркантильную стерву, готовую ради собственной выгоды шагать по трупам. Гибель мужа повергла ее в апатию. Пожалуй, только на кладбище до нее дошло, что она овдовела. До сих пор ей удавалось балансировать на грани убеждения: «Это случилось не со мной». Теперь же она перестала выходить из дому, отказывалась общаться даже с родителями. Возможно, у этой апатии были иные, более глубокие корни. Лавров не исключал, что он ошибается в отношении женщин вообще и в отношении Глории в частности.
«Нет... она не такая», – твердил он, глядя в ее потухшие глаза.
«А какая? – чертиком выскакивал его внутренний критик. – Что ты имеешь в виду, парень? Вспомни печальные примеры мужчин, которых погубило женское коварство! Ты можешь занять место в их длинном ряду...»
На восьмой день Лавров принес ей букетик фиалок.
– Не хотите прогуляться? – предложил он. – Съездить за город?
Она, сжав губы, покачала головой.
– Тебе надо встряхнуться! – не выдержал он. – Нельзя сидеть вот так и смотреть в никуда!
Глория не обратила внимания на его фамильярность. Разве они перешли на «ты»?
– Только не за город...
– Я буду рядом. Поехали!
Он чуть ли не силой заставил ее собраться. Такая разборчивая и привередливая, она надела то, что он нашел в шкафу, и покорно вышла из квартиры, дала усадить себя в машину. Постепенно, по мере того, как они удалялись от Москвы, ее сознание просыпалось.
– Куда вы меня везете? – встрепенулась Глория. – Я не хочу! Остановите машину! Выпустите меня...
– Хочу показать тебе кое-что!
Он решил проверить правило «клин клином вышибают» и не обращал внимания на ее протест.
– Ты... негодяй! Немедленно выпусти меня! – требовала она. – Что ты себе позволяешь?
– Так-то лучше... Давай кричи, возмущайся!
Лавров, усмехаясь, свернул на грунтовку. Пассажирка, судорожно сцепив руки, замерла. Ее охватила дрожь, по телу побежали мурашки...
– Ты бандит! – в отчаянии бросила она водителю. – Ты с ними заодно? Да? Скотина... а я тебе почти поверила...
По бокам проселка были редко разбросаны недостроенные коттеджи. Улица спускалась к заболоченной низине. Лавров ехал осторожно. Благодаря теплой солнечной погоде грязь подсохла и его «Опель» не увяз.
«Надо было взять служебный внедорожник, – запоздало подумал он. – Но тогда бы Колбин начал допытываться зачем. Пронырливый, черт!»
Они приблизились к забору из красного кирпича, и Глория вскрикнула. Она не могла помнить ни этого забора, ни дома с коричневой крышей – ведь ее привезли сюда в бессознательном состоянии и в том же состоянии увезли. Но она помнила...