Копи Царя Соломона. Сценарий романа

Лорченков Владимир Владимирович

– Б…, на…., в…, е… в рот, сука е… – колотить, в ж… б… через п….. – орет он.

Полицейский кабинет. Лицо Натальи.

– Я Прекрасно понимаю, о чем вы говорите, офицер, – говорит она.

– Одобрит ли ваше начальство ненормативную лексику, вот в чем вопрос, – говорит она.

Мусор смеется. Короткая ретроспектива: человек в генеральском мундире с орденами, уронивший на себя бокал с шампанским во время приема – на фоне шеренги студентов академии полиции в парадной форме – прыгает

на одной ноге и орет:

– Б…, на…., в…, е… в рот, сука е… – колотить, в ж… б… через п….. – орет он.

Снова кабинет. Мусор говорит:

– Мы мля, трудимся не покладая рук, – говорит он.

– Бытовуха цветет мля пышным кустом, – говорит он.

– А вы блядь, интеллигентишки чертовы, – говорит он.

В это время открывается дверь и раздается крик:

– Капитан Петреску!

– Я, – лениво отзывается мусор и выходит.

Наталья сидит так же прямо, старается не смотреть в угол. Писатель, низко склонив голову, сцепив руки в замок, тоже молчит, сопит.

– Гребанный папа! – говорит Натали по-английски.

Молчание. Сопение.

– Гребанный папа, гребанная Молдавия, гребанная… – говорит она.

– Гребанная… гребанные… гребанное… – размышляет она вслух.

– Гребанные папиросы «Жок»! – восклицает она, заметив дымящуюся папиросу на столе.

В это время она становится очень похожа на отца.

– Гребанный папа, – вспомнив, вместе с нами, его, говорит Натали.

– О ты, чья месть отцу взывала к бытию тех фурий… – говорит по-английски избитый пьяница.

Наталья поворачивается.

– И ты, чья радость лишь омыла… – продолжает она стих.

Приходит время удивляться писателю.

– Первый раз вижу американку, которая знает «Короля Лира» наизусть, – говорит он.

Понятно, что этим он хотел сказать всего лишь «первый раз в жизни вижу американку».

– Я учусь в школе актерского мастерства, – говорит с неожиданно детской улыбкой Натали.

– Мой папа не одобряет этого, – говорит она со вздохом.

– Ему кажется, что я бы больше преуспела в семейном бизнесе, – говорит она.

Писатель молчит. До Натальи доходит, что эти две фразы «О ты, чья месть отцу взывала к бытию тех фурий» и «Первый раз вижу американку, которая знает „Короля Лира“ наизусть», – и есть все, что ее собеседник знает на английском.

(Прим. В. Л. – само собой, таких строк в «Короле Лире» нет, и я уверен, что этого никто не заметил, а если вы сразу так подумали, то я вас поздравляю – Вы очень продвинутый хипстер, интеллектуал, посетитель Пермских выставок и педераст.

– Я учусь в школе актерского мастерства, – повторяет она на русском.

– Мой папа не одобряет этого, – повторяет она со вздохом.

–

Ему кажется, что я бы больше преуспела в семейном бизнесе, – повторяет она.

– Что с нами будет? – спрашивает она без паузы.

Мужчина пожимает плечами:

– Ну, в одном можно быть безусловно уверенным, – говорит он.

– Мы все умрем, – говорит он.

– Папа предупреждал меня, что русские мужчины склонны к излишним философствованиям, – говорит Натали, становясь похожей на педантичную американку (собственно, на себя саму – прим. В. Л).

– Твоя папа Гитлер, что ли? – спрашивает Лоринков.

– При чем тут Гитлер? – холодно спрашивает Наталья.

– Так это он так говорил, – говорит Лоринков.

– Мы евреи, – ледяным тоном говорит Натали.

– Так мля Гитлер и был еврей, ты че, не знала? – говорит Лоринков.

– Это гнусная ложь, – говорит Наталья сухо.

– Чья? – спрашивает Лоринков.

– Гитлеровской мля пропаганды? – говорит он.

Наталья проделывает невозможное – испепеляет ледяным взглядом собеседника. Но тот настолько с похмелья, что ему даже не неловко. Смотрит на Наталью с вызовом. Обе меряют друг друга презрительным взглядом, каждый – забыв о том, как сейчас выглядит сам. Наконец, отводят взгляд, Лоринков снова смотрит в пол, Наталья на окурок «Жока».

Видно, что они сумели не понравиться друг друга за очень короткий срок.

***

Мы видим перед собой гигантского чертика, сплетенного из резиновых трубочек. Таких в пост-СССР делают в местах заключения осужденные. Остатками трубочек они переплетают ручки, которые шлют своим девушкам с записками «ты только жди». У каждой уважающей себя девчонки в конце 80—х была такая ручка. А у автомобилиста – чертик.

Камера отъезжает, и мы видим, что это и правда автомобильный талисман. Он болтается на зеркале заднего вида. В нем мы видим недовольные лица Натана и Иеремии. А еще – лицо полного, краснорожего мужчины, с золотыми зубами. Тот, хохоча, рассказывает. Общий план машины, салона, дороги. Мы видим, что таксист умудряется: а) курить, б) есть семечки, в) вести машину, г) жестикулировать.

На одном, особо лихом, повороте побледневший Иеремия машинально крестится.

Натан глядит на него, высоко подняв брови.

Иеремия краснеет, и отворачивается.

Таксист, хохоча, говорит:

– Ну и, значит, к нему приходят внуки и говорят, Мойше, ты че, мля, собрался подыхать, и не откроешь нам этого мля секрета заварки?

– И он говорит им класть больше заварки, – говорит с кислой миной Натан.

– Знаете, да? – спрашивает, обернувшись (машина оказывается без управления) таксист.