Корабль мечты

ди Фульвио Лука

Когда Меркурио был в паре шагов от нее, Бенедетта преградила ему путь.

– Что ты тут делаешь? – опешил Меркурио.

Бенедетте показалось, что за напускным изумлением ее друг пытается скрыть угрызения совести.

– Это я у тебя хочу спросить.

– Тебя это не касается.

– У тебя мои деньги. Еще как касается.

Меркурио попытался пройти мимо. Он явно торопился, точно успел уже натворить что-то дурное.

Бенедетта не понимала, что происходит. Она вновь загородила ему дорогу. И тут из дома донесся крик. Девушка узнала голос Анны дель Меркато.

– Что

ты сделал? – ужаснулась она.

Крик повторился, и только теперь Бенедетта поняла, что его причиной стала радость.

– Пресвятая Дева Мария! – голосила дель Меркато. – Моя цепочка! Моя цепочка!

Меркурио затолкал Бенедетту за дерево. Укрывшись в зарослях, они увидели, как Анна выбежала из дома. Отерев слезы, женщина поцеловала цепочку.

– Где бы ты ни был сейчас, ты заслужил свое место в раю, мальчик мой! – крикнула она.

– Что за цепочка? – переспросила Бенедетта, когда дель Меркато вернулась в дом.

– Пойдем в таверну.

– Это как-то связано с болтовней о великой цели? – настаивала девушка.

– Оставь меня в покое. Почему бы тебе не заняться своими делами? – Меркурио направился к рыночной площади.

– А я уж подумала, что ты меня бросил. – Бенедетта обхватила Меркурио руками, обнимая его сзади.

– Хватит на меня вешаться, – прикрикнул Меркурио.

Бенедетта украдкой улыбнулась.

Глава 18

Брат Амадео да Кортона родился вовсе не в Кортоне, как можно было бы предположить по его имени, а в нищебродском трактире в Бергамо.

Его матери было пятнадцать. Она умерла при родах.

Мать Амадео была дочерью трактирщика.

Сходя с ума от горя, трактирщик завернул младенца в залитое кровью одеяло и вышел в ночь, не внемля стонам и мольбам жены.

Все постояльцы пошли за ним, и каждый из них знал, кто отец этого ребенка.

Дойдя до доминиканского монастыря, трактирщик так долго колотил кулаком в ворота и орал, что разбудил привратника. Тот открыл смотровое отверстие и выглянул наружу.

Трактирщик накричал на него, требуя позвать монастырского лекаря. Испугавшись, привратник побежал в монастырь, где уже разжигали первые свечи к заутрене, и рассказал своим собратьям, мол, под воротами собралась разъяренная толпа и требует лекаря.

– Вот твой ублюдок! – У рассвирепевшего трактирщика чуть глаза из глазниц не вылезли, когда монастырский лекарь со своими братьями приблизился к воротам. – Он убил свою мать, когда родился на свет! Да падет наказание за сие преступление на тебя, ибо это ты зачал его! Да горит твоя душа в вечном пекле! Я проклинаю тебя, распутный монах! И ублюдка твоего проклинаю! – С этими словами трактирщик опустил курлыкающего младенца на оледеневшую землю, повернулся к монастырю спиной и отправился в свою таверну, подкошенный смертью дочери, которую соблазнил монах.

Монаха звали Реджинальдо да Кортона.

Когда толпа разошлась, озябнув на холоде, Реджинальдо вышел к младенцу, взял его на руки и вернулся в тепло под неодобрительными взглядами собратьев по вере. Монах отпоил своего сына козьим

молоком, и ребенок выжил. Но тут поднялся вопрос о том, что же с малышом делать. Конечно, следовало бы отдать его в сиротский приют. Но брат Реджинальдо да Кортона испросил разрешения оставить ребенка себе как напоминание о слабости и грехе.

– Как крест. – Как часто бывает с фанатичными слугами Господними, он думал только о себе, а не о том, что этим накажет и ребенка.

Ребенка крестили Амадео – на радость монахам, усмотревшим в его имени особый смысл и называвшим малыша Ama-Deo-e-non-le-donne – «Люби Господа, а не женщин». Он рос воплощенным напоминанием о грехе отца, и Реджинальдо повсюду водил его с собой. Люди в городе, еще не знавшие о скандальной истории, все выяснили в последующие годы. На Амадео все таращились. Если отец случайно встречал незнакомого человека, то торопился поскорее рассказать чужаку о своем грехе, винясь и стуча себя кулаком в грудь. Даже в присутствии малолетнего сына он не упускал из истории ни одной пикантной подробности. За столь чистосердечное раскаяние братья в Бергамо простили распутника, ему даже удалось вернуть их уважение. Муки, выпавшие на долю маленького Амадео, очистили его отца от греха, а мальчик так и остался «крестом». Так его и называли. У него просто не было возможности стать кем-то другим.

Когда Амадео исполнилось десять лет, он поздним вечером сбежал из монастыря. Мальчик знал, куда идет – в таверну, где он родился. В таверну, где умерла его мать.

В темном грязноватом трактире мальчик сразу увидел своего деда и женщину, в которой признал бабку. Амадео робко приблизился к трактирщику. В зале воцарилась тишина – даже постояльцы таверны узнали его. Трактирщик тоже понял, что это за мальчик.

– Мне жаль, что из-за меня умерла моя мать. – Голос Амадео срывался.

Ребенок опустился на колени. За эти годы он научился у отца только одному – нужно каяться в своих грехах.

Душу трактирщика разрывали противоречивые чувства. Его тронули слова ребенка. Да и его жену тоже – женщина, ахнув, зажала рот ладонью.

Но затем ненависть победила.

– Она была моей дочерью пятнадцать лет, а твоей матерью – всего пару мгновений, и эти мгновения ты потратил на то, чтобы убить ее. Не смей называть ее в моем присутствии своей матерью!

Те слова больно ранили ребенка. От унижения он склонил голову, но нашел в себе силы произнести:

– Мне жаль, что из-за меня умерла твоя дочь.

Его бабка разрыдалась. Если бы муж не удержал ее, она бросилась бы к внуку и заключила его в объятия. У ребенка были точно такие же голубые глаза, как и у ее доченьки. Но трактирщик озлобился еще больше.

– Убирайся отсюда, греховное создание! – рявкнул он, указывая на мальчика пальцем.

И по какой-то необъяснимой причине – тот трактирщик вовсе не был фанатиком и особо не раздумывал над вопросами веры – ему в голову не пришло ничего лучше, чем сказать:

– В этом мире хуже тебя только евреи. – Он не нашел других слов, чтобы выразить ненависть к своему внуку.