Корабль в вечность

Хейг Франческа

Я перевела взгляд на Дудочника:

— Думаешь, у нас получится освободить Шестое убежище?

— Неизбежны потери. — Я знала, что Дудочник вряд ли станет приукрашать горькую правду, а выскажется прямо. — Если у нас получится запереть каньон, появится возможность захватить убежище. Но там тоже хорошая охрана. И у нас мало бойцов, ведь сражаться придется на три фронта: каньон, убежище и защита Нью-Хобарта.

— Зато в случае успеха мы вызволим тысячи людей, — сказала я, и он кивнул.

Значит, смерть для нас предпочтительней, чем пытка.

Тот же выбор, что сделала бы я; тот же выбор, что Салли предложила Паломе, подарив ей капсулу с клещевиной; тот же выбор, что предложил мне Дудочник, когда мы терпели поражение в битве при Нью-Хобарте и он примеривался, чтобы метнуть нож мне в горло. Но сейчас я выбирала смерть не для себя, а обрекала на гибель сотни солдат. Под бременем этих неминуемых смертей я едва могла поднять голову.

* *

Позже тем же вечером я медленно шла по двору. В спальне меня ждал Зак. Мне и раньше не хотелось находиться рядом с ним, а в тот день особенно. Казалось, что, просто приблизившись, я каким-то образом выдам ему наши планы про убежище и каньон.

Остановившись, я глубоко вдохнула ночной воздух.

— Устала?

Я и не знала, что Дудочник сидит в темноте, пока он не заговорил. Я села рядом с ним на скамейку под кухонным окном и пожала плечами.

— Боишься спать? — спросил он.

Подражая ему, я вытянула ноги. Дудочник был прав: я избегала не только Зака, но и сна с приходящими во сне видениями. Страшно было увидеть еще один роковой конец: горящего Далекого края хватало с избытком. Картин резни в Петельном каньоне или в Шестом убежище я бы сейчас просто не вынесла.

— Я никогда такого не хотел, — признался Дудочник. Он запрокинул голову, прижался затылком к стене и уставился в небо. — Никогда не хотел руководить Сопротивлением. Ни на Острове, ни потом, когда Саймон вернул мне командование.

На другом конце двора крысы вышли в свой ночной дозор, топоча по черепице и глодая водосточные трубы. Мы вместе прислушались к шебуршенью.

Темнота облегчала признания Дудочника.

— Я на это согласился, — продолжил он, — так как знал, что неплохо справлюсь. Но я не хочу быть главой Сопротивления, которое пало. Не хочу принимать решения в самом конце.

— Сейчас самый конец и есть, — сказала я. Горькие слова, и прозвучали они горько, не неся ни крупицы утешения. Я слишком хорошо знала Дудочника, слишком ему доверяла, и поэтому не могла ему врать; вдобавок он много раз видел, как я кричу, и знал, что кончится все огнем. — Конец не только для Сопротивления, а вообще для всего. Все меняется, неважно, что ты делаешь, какие решения принимаешь. У Синедриона на руках бомба и баки, а у нас есть Далекий край и способ прекратить рождение близнецов. Победим мы или проиграем, уже ничего не останется прежним. Если мы забаррикадируемся в этом городе, то, возможно, немного оттянем неизбежное, но никак его не изменим.

Дудочник кивнул на город за стенами приюта.

— Я отвечаю за жизнь каждого

солдата Сопротивления, последовавшего за мной сюда, — сказал он. — Из тех, кого я пошлю в тот каньон, большинство не вернутся назад.

— Знаю, — кивнула я. Я тоже это чувствовала: страшное бремя огромного количества смертей вследствие наших решений. — Но есть и другие, о ком нужно подумать. Люди в резервуарах и те, кто вот-вот там окажется. Семья Паломы, все жители Далекого края. Ведь если здесь их нет, это же не значит, что мы за них не в ответе.

Дудочник сглотнул и посмотрел на меня.

— Не хочу, чтобы меня запомнили, как вождя Сопротивления, который повел людей на смерть. Не хочу быть вождем в конце.

— Но это и есть конец, — повторила я, — а мы с тобой здесь и сейчас. Уж в такое время родились, этого не изменишь. — Я прислонилась к его надежному плечу. — А раз это действительно конец, давай хотя бы сделаем его хорошим.

Дудочник посмотрел на меня и медленно кивнул.

Мы еще посидели бок о бок, глядя на силуэты крыс, бегающих по стене. Я пыталась запомнить каждую деталь: ощущение грубого кирпича под головой, за который цеплялись волосы; воздух, днем теплый, но по ночам все еще напоминавший о зиме; Дудочника рядом со мной и его уютный запах.

Знай я тогда, какое решение он примет, сказала бы ему что-то другое? Думаю, наверное, тогда я уже знала.

* *

Зак еще не спал, у его кровати трепетал огонек свечи.

— Что Воительница вам предлагала в обмен на меня? — спросил он.

Я промолчала.

— Не валяй дурака. Я знаю, куда вы сегодня так спешно уехали. Ее прибытие было лишь вопросом времени.

— Я не обязана перед тобой отчитываться.

— Что она вам предложила? — снова спросил он.

Я села на край кровати и посмотрела на Зака. Он лежал на спине, ноги торчали из-под одеяла. Запястья в кандалах выглядели щуплыми. Так сложно было соотнести его внешний вид — обычное тело с худощавыми лодыжками и длинными икрами — с тем, что он натворил. И что планировал натворить.

— Я видела стариков, — сказала я. — В Ковчеге. Стариков, которые правили выжившими, а под конец залезли в резервуары. — Никогда не забуду эти плавающие голые тела, распухшие от времени и белые, словно свежеочищенный чеснок.

Зак приподнял бровь, но продолжил смотреть в потолок.

— И?

— Ты не сам придумал резервуары. Ты просто позаимствовал их технологию, извратив ее.

— Я ее улучшил, — возразил он. — Придумал, как можно использовать резервуары для решения проблемы омег. С помощью Исповедницы я воспроизвел их и улучшил.

— Ты такой же, как те старики, — сказала я. — Те трусы, плавающие в Ковчеге. В резервуарах, правда, оказались мы, омеги, но вы в Синедрионе — точная копия тех жалких правителей. Какой же гротеск. И бред. Такой же точно, как ваша задумка сбросить бомбу на Далекий край. Это трусость — любой ценой стараться сохранить себя.