Корабли Санди
Шрифт:
– Хорошо, я попытаюсь. Завтра утром схожу в горком. Надеюсь, что-нибудь выйдет.
– С тобой считаются... Известный летчик!
– Кстати, я уже больше не летчик.
– Как?
– Стенокардия. Врачебная комиссия не допускает к полетам. Сегодня оформился на морзавод. Маляром.
– Что ты говоришь?!
– Для начала неплохо и маляром. Буду заканчивать судостроительный институт. При заводе есть вечерний филиал.
Уходил Станислав Львович странно притихший, сгорбившись, что-то мрачно шепча про себя. Санди, стоя в дверях кухни, видел его последний взгляд, брошенный
Глава девятая
"БУДУ ЛИ Я ВИДЕТЬ?"
Ата смирно лежала на больничной койке. Она была здорова, но подавлена. Завтра в десять часов утра операция. Что ее ждет? Оперировать будет сама Реттер. Она была строгая и добрая. У нее был такой приятный и негромкий голос, ловкие и ласковые руки! От нее так хорошо пахло! Конечно, это были духи, но так славно! И вообще эта докторша была светлая, почти как Виктория Александровна. А тетя Вика была вся - Радость, вся - Добро! Счастьем было находиться возле нее. Сразу утихало раздражение, ненависть, горечь, всякая боль.
Как славно, что тетя Вика как раз сегодня дежурит, когда так неуверенно и тяжело! Тетя Вика будет эту ночь возле Аты. Как это удачно! Она скоро придет, и Ата с ней поговорит.
Девочки - их в палате было кроме Аты трое - уже уснули.
Они все были зрячие. Просто болели глаза. Им делали операцию, чтоб они не ослепли, как Ата.
У Аты была мудреная болезнь, по-русски и не скажешь, что-то очень запутанное. Не просто катаракта. Если бы ей на втором году жизни давали достаточно витаминов и свели бы ее к хорошему врачу, она бы не ослепла. Но малограмотная упрямая бабушка разве понимала, что надо делать? Она и сама никогда к врачам не обращалась. А родители? Ата их ненавидела.
Санди ничего не знает. Ермак ему ничего не рассказал. Санди никогда не рассказывают плохого, грязного, отвратительного. Его оберегают. Другие дети могут переживать это, а Санди даже знать не должен. Розовый, упитанный мальчик с голубыми, ничего не знающими глазами. Санди счастливчик! У него лучшая мать - добрая, красивая, справедливая. У него отец, которым можно гордиться. Два заслуженных дедушки. У него друг, который его оберегает, чтоб не расстраивался, не задумывался, даже не знал, что существует плохое. Это ведь не для него. Он-то никогда не испытает плохого. А если столкнется со злом, пройдет мимо, не заметив. Розовый и голубой мальчик! Поставить бы его на место Ермака - запел бы! Никогда не выстоял! Почему Ермак его так любит? За что его любить, такого? Санди! Санди! Все только и носятся с ним. Подумаешь, делает корабли... игрушки! Пусть сделает настоящий корабль. Хоть бы лодку. Чтоб от нее была польза людям. А может, она просто завидует Санди? Такая скверная - завистливая, злая, не умеющая прощать.
Скорее бы все утихло и пришла Виктория Александровна... Милая, добрая тетя Вика! Если бы она любила Ату хоть на одну сотую того, как она любит своего ненаглядного сыночка Санди. Как она долго не идет!
Ата настороженно прислушалась к приглушенным голосам. в коридоре. Звякнул стакан о графин - кто-то пьет воду. Хихикнула нянюшка - что-то ей рассказали смешное. Прошла дежурный врач - каблучки стук, стук, стук. Запахло лекарством,
В палате душно, хотя форточка
Что будет завтра? Эта операция... Будет ли она видеть?
Ата помнила свет. Больше она ничего не помнила - была слишком мала, когда ослепла. Не помнила человеческих лиц. Не помнила неба, моря, улиц, травы и цветов. Свое лицо в зеркале. Какая она? Красивая, некрасивая, безобразная?
Если бы только видеть свет! Пусть ничего другого, но свет. Есть же такие счастливые люди, что видят. И даже не ценят этого. И скулят, жалуются на какие-то там нехватки, когда им так много дано в жизни: столько всего видеть! Если операция будет удачной и Ата обретет свет, она будет всю жизнь только радоваться. Ах, скорее бы пришла тетя Вика! Нет, она не может больше лежать! Надо ее найти.
Ата стремительно поднялась с кровати, нащупала ногами шлепанцы. Набросила на себя халат - он был ей велик, поземь, но самый светлый, какой нашелся в больнице,- и быстро вышла в коридор.
– Что ты так схватилась?
– спросила нянюшка.
– Где Виктория Александровна?
– В дежурной. Позвать? Или проводить тебя?
– Не надо, я сама!
Виктория Александровна сидела одна в узенькой дежурке и что-то записывала в журнал.
– А я только хотела идти к тебе,- сказала она, захлопывая журнал.
– Тетя Вика, здесь никого нет?
– спросила Ата.- Только вы? Мне надо поговорить с вами. Очень-очень важно.
Виктория Александровна обняла Ату за плечи, поцеловала ее в горячую щеку.
– Тебе надо быть уже в постели. Выспаться, отдохнуть. А то операцию отложат.
– Я знаю, но я не могу спать. Тетя Вика, я хочу вам дать клятву. Пожалуйста!..
– Хорошо. Я слушаю.
– Вот, тетя Вика, если операция будет удачной... Я клянусь, употреблю все свои силы на одно доброе! Клянусь, буду делать только добро, а со. злом буду бороться. Всю жизнь! Вы мне верите?
– Верю, моя девочка!
– Тетя Вика, можно вас обнять? И только один раз, один разик назвать вас мамой. Можно?
Виктория Александровна, сморщившись от совершенно нестерпимой жалости, крепко прижала к себе слепую.
– Доченька моя! Ата всхлипнула.
– Я так люблю вас... мама. Мама!! Я так завидую Санди! Но это нехорошо. И я больше не буду. Вы мне верите?
– Верю, Ата.
– А если, когда я вырасту и у меня будут дети, я их никогда не брошу на бабушку. Ведь это нехорошо. Я буду сама их растить, как вы растите Санди, и сделаю их такими же счастливыми. Санди очень счастливый! Но я не буду ему завидовать!
– И ты будешь счастливой, Ата. Идем, я тебя уложу. Виктория Александровна отвела девочку в палату, уложила в постель, подоткнула под нее одеяло и села рядом, держа ее руку. Она хотела посидеть возле нее, пока Ата не уснет, но Ата была так возбуждена, что Виктория Александровна поняла : ей не уснуть.
Она принесла ей полтаблетки снотворного и сидела возле, пока Ата не заснула.
"Сколько горя с самого рождения!
– с грустью думала Виктория.- Как бы я хотела заменить ей мать, чтоб она не завидовала так мучительно Санди. Но разве Андрей согласится принять ее в дом? Никогда. А что, если..."