Корабли Санди
Шрифт:
Подхватив свои два чемодана (один с подарками из далеких стран), я быстро поднялся на третий этаж. Мне не надо было звонить: у меня был свой ключ, который я берег как реликвию.
Тихонько открыв дверь, я вошел на цыпочках в переднюю, оставил там чемоданы и, невольно улыбаясь до ушей, открыл дверь в столовую.
Все было как прежде, чисто, уютно. Всюду мои яхты и бригантины. Запах нашей семьи. В нише на моей тахте спала кошка. Я ее не знал. Она раскрыла зеленые глаза и подозрительно посмотрела на меня. Я пересек столовую и вошел в комнату родителей. Мама спала на широкой низкой кровати, зарывшись лицом в подушку.
Я присел у мамы в ногах и долго сидел так не шевелясь. Окна раскрыты настежь. Мама никогда не боялась сквозняков. На ковре, возле постели, лежала книга. Мама читала перед сном. Интересно, что она читала. Я осторожно нагнулся и поднял книгу. Тендряков, "Свидание с Нефертити".
. Мама приподняла голову и сонно посмотрела на меня, еще не проснувшись окончательно. Она была коротко подстрижена, и это молодило ее, но как она осунулась, похудела... Сиротиночка моя! Мама обнимала меня и плакала. Я неловко гладил ее по волосам.
– Не плачь!
– Санди, как ты здесь очутился? Может, это сон и я сейчас проснусь? Ох, Санди! Какая радость!
И вот я опять бессовестно счастлив! Мама хлопочет вокруг меня. В пестреньком платьице - мама не любит халатов - она спешит на кухню. Поставлен чайник. Вынута белоснежная скатерть.
– Эх, к чаю почти ничего нет!
– восклицает мама и тут же ставит тесто.Санди, почему ты не телеграфировал?
У мамы всегда был полон буфет, полон холодильник всякой вкусноты. Видно, когда женщина остается одна, ей не хочется наготавливать для себя одной.
– Мама, давай пить чай в кухне. Я всегда вспоминал нашу кухоньку. Ну, мне так хочется, здесь уютнее...
Пьем чай на кухне. Маме как-то неловко: она не знает, известно ли мне... И я помогаю ей:
– Мне написала обо всем Лялька. Потому я и приехал. Мама! Ты не очень убивайся.
– Все это тяжело, сынок. Я креплюсь. Ему, наверно, хуже...
– Папе? Ты только скажи... Я же должен знать... У него... новая семья?
Мама чуть улыбается:
– Как будто не предвидится. Андрей живет у матери.
– Значит, третьего нет? Вы не развелись?
– Кет, Санди, конечно.
– Тогда почему папа ушел?
– Это не так легко объяснить, Санди, сын. Я потом... Ладно?
– Ладно, конечно. Только скажи, это он тебя бросил?
– Никто никого не бросал. Я больше не могла. Взаимные обиды зашли слишком далеко. Мне хотелось побыть одной, подумать. Я и попросила его пожить у бабушки.
– У папы тяжелый характер, я знаю. Но если...
– Ты ешь, Санди! Ты же любишь яичницу с салом. А к вечеру я испеку пироги. Твои любимые.
– С вишней?
– Вишня уже прошла. Хочешь с яблоками? Можно еще с капустой и яйцами. Почему не спросишь про Ермака... Ату?
– Мама, я боюсь спрашивать. Ата... ослепла?
– Нет, Санди. Еще сколько-то процентов зрения осталось. Катерина говорит, что дальше процесс не пойдет.
– Она... видит свет?
– Не только свет. Различает лица, предметы. Но читать уже не сможет. Опять перешла на слепой метод.
– Но почему, мама? Это началось после того, как произошла вся эта ужасная история с Ермаком?
– Да. Начался процесс. Помутнение хрусталика. И потом... Это же Ата! Она никогда не делала себе скидку на инвалидность. Жила полной жизнью!
– Мама! Я должен сходить к Ермаку.
– Успел бы... Мы еще не поговорили даже...- Она, кажется, обиделась.
Я чмокнул маму в щеку и выскочил на улицу. Троллейбусы только вышли из депо. Я ехал в пустом вагоне.
Конечно, брат и сестра еще спали. Конечно, я перебудил всех соседей, пока они проснулись. Минут пять ушло на то, чтобы втолковать им, что я действительно Санди и что это не сон. Ата повисла у меня на шее, а Ермак от восторга дал мне тумака под ребро. Наверно, их учат этому в угрозыске. Довольно ощутительно. Ермак заметно подрос и возмужал. Требовалось бритье. Все же он был ниже среднего роста, но так пропорционально сложен и строен, что казался выше своего действительного роста. По-моему, он стал красивым парнем. Он сел, в одних трусах, с всклокоченными волосами, на неубранную постель и с умилением разглядывал меня. Ата смотрела на нас с улыбкой. Девочкой она, пожалуй, была красивее. Переросла, как говорят в таких случаях. Но ее обаяние заключалось не в красоте лица, а в чем-то другом, что вдруг проявлялось, как блеск молнии, и преображало ее совершенно. Потом я понял - улыбка. Удивительно хорошая была у нее улыбка - нежная и насмешливая в одно и то же время. Нет, улыбка тоже была разной - то дерзкой, то детски доверчивой, мягкой или злой, а порой неудержимо широкой - от всей души. Я запомнил одну ее такую улыбку - русской души; очень мне хотелось ее увидеть снова, но она никогда больше не повторилась именно такою. А когда она не улыбается, это задумчивая, смуглая зеленоглазая девушка очень современного вида. У нее появилась новая привычка щурить глаза, а потом вдруг открывать их широко, будто она удивилась чему-то своему. Может, оттого, что она стала хуже видеть. Да, на пушкинскую Татьяну она никак не походила - эпоха не та. Уж очень она самостоятельна и независима. Может, больше напускает на себя. По-моему, она слабее, чем кажется, и, безусловно, очень ранима и впечатлительна.
– Будем чай пить?
– сказала Ата, почему-то покраснев. И стала накрывать на стол и заодно прибирать в комнате.
На ней был ярко-зеленый халатик. Наверное, потому и глаза казались такими зелеными. Значит, по-прежнему любит яркие и светлые цвета.
– Подумать только, вернулся Санди! Морской волк! Дружище!- радовался Ермак.- Молодец, что прибежал так рано! Вместо чая следовало бы чего-нибудь покрепче, но магазины-то еще закрыты!
– Бурлаков даст тебе покрепче!
– засмеялась Ата.- Тебе же на работу.
– Я могу взять отгул.
Ата убежала на кухню. Ермак оделся и еще раз обнял меня.
– Ой, даже не верится, что ты вернулся.
Ата внесла чайник. Она налила нам чая и потребовала, чтобы я рассказывал по порядку.
– У нас буду рассказывать. Приезжайте! А пока расскажите лучше о себе.
Ата пожала плечами.
– У нас ничего нового. Учимся, работаем... А я еще и лечусь.
– Как у тебя с глазами?
– Хорошо! Вижу свет, вижу тебя. И за это спасибо. Мы помолчали. Столько не виделись, но разговор почему-то не вязался. И мы отправились к нам. Пахло пирогами и жареным мясом. Ата сразу стала помогать маме. А нас тут же послали за шампанским.